Управление - [5]

Впервые за этот день Добришовский почувствовал что-то вроде уверенности в том, что их план увенчается успехом.

* * *

Ойген Леттке находился в туалете в полном одиночестве, в этом слишком большом, слишком высоком, неуютно холодном, выложенном белыми кафельными плитками помещении, в котором дурно пахло дезинфицирующим средством и мочой, а каждый звук разносился ужасно громким эхом: не только смыв унитаза, звучание которого представлялось ему Ниагарским водопадом, не только запирание туалетной двери, наводившей на мысли о захлопывающейся тюремной решетке, нет, но и каждый совершаемый шаг был слишком громким, так же как и шорох спускаемых брюк или всего лишь расстегивание ширинки. Не говоря уже о звуках, связанных с совершаемыми «делами».

Ладно еще, если удавалось оказаться в туалете в полном одиночестве.

В данный момент скрипел только кран, произведенный еще в прошлом столетии. Здесь было три раковины, слишком много для числа мужчин, все еще работающих в НСА. Из крана самой левой раковины без остановки капала вода, и так было всегда с тех пор, как он начал здесь работать. Никто не считал себя ответственным за это; и он тоже.

Ойген Леттке не спешил. Он разглядывал себя в зеркале, пока усердно усмирял на голове несколько непокорных прядей, смоченных холодной водой. Также и кончики его тонких усиков могли бы стать еще немного острее.

Он изучал черты своего лица – привычка, почти что одержимость, всякий раз, когда он стоял перед зеркалом, – вспоминал, как он выглядел, будучи ребенком или подростком, и пытался понять, что же такое ему свойственно, из-за чего ни одна девушка, в которую он влюблялся, не хотела иметь с ним ничего общего. Этого он никогда не понимал. Он не уродлив, конечно нет, и раньше тоже не был. Другие выглядели уродливее, и тем не менее у них были подружки, даже у того парня с заячьей губой из соседнего дома!

Раньше он страдал от этого. Пока не обнаружил большую, поглощающую, свою настоящую страсть. С тех пор размышлять об этом превратилось в привычку.

Кроме того, в данный момент его проблема заключалась не в том, как его лицо когда-то выглядело, а в том, как оно выглядит сегодня. Взглянув в зеркало, он увидел перед собой светловолосого, голубоглазого мужчину, арийца, каких изображают в школьных учебниках. Такие мужчины, как он, в эти дни не задерживались на безопасной родине, а командовали танковыми подразделениями на Восточном фронте, там, где череда немецких побед подошла к концу. Такие мужчины, как он, стреляли или становились расстрелянными, и Ойген Леттке не испытывал ни малейшего желания быть ни тем ни другим. Обеспечить немецкому народу жизненное пространство на востоке было чем-то, что его нисколько не интересовало. Если другие были готовы ради этого подставить свои шеи, то ожидать того же от него они могут до тех пор, пока не оставят его в покое.

К сожалению, ему было чересчур ясно, что они не оставят его в покое.

До сих пор две вещи защищали его от призыва: сначала тот факт, что он был единственным сыном вдовы участника войны, а его отец к тому же был героем войны, удостоенным высоких наград. Затем, когда дело приняло серьезный оборот и многие с подобной биографией были лишены брони от призыва, положение, что любая разведывательная деятельность автоматически считается важной для войны.

Но в настоящий момент даже это ничего не гарантировало. Не в период, когда даже рабочих с оборонных заводов отправляли на фронт и заменяли на рабочих местах женщинами или даже военнопленными!

Дело в том, что он читал электронную почту начальника. Что, разумеется, было строго запрещено, но, в конце концов, они занимались делами, связанными с разведкой секретов, и при этом строго запрещенных, разве нет? Как бы там ни было, он незаметно наблюдал за пальцами Адамека до тех пор, пока не выяснил его пароль, и с тех пор следил за его перепиской. Вот почему он знал, что Гиммлер был здесь сегодня не для того, чтобы проконтролировать, достаточно ли у них симпатичных кабинетов, а для того, чтобы решить, действительно ли то, чем они занимаются, важно в военном отношении. Если рейхсфюрер придет к выводу, что для рейха будет лучше расформировать НСА и присоединить к Главному управлению имперской безопасности в качестве одного из подразделений, то именно это и произойдет. В конце концов, там тоже велась разведка, только классическим способом, но, несомненно, нашлось бы организационно подходящее местечко.

Кроме того, Адамек был проинформирован о том, что в таком случае численность персонала будет еще раз сокращена, в особенности это коснется сотрудников-мужчин, поскольку каждый годный к военной службе мужчина в это трудное время требуется на фронте в борьбе за окончательную победу.

Не нужно быть прорицателем, чтобы понять, кого это затронет. В любом случае не шефа, который сидит в инвалидном кресле. Мальца из телефонной службы, хромого Руди Энгельбрехта, – тоже нет. Что касается Винфрида Кирста, этого тощего чудака, и Густава Мёллера с его толстыми очками, то были аргументы и за, и против; вероятно, одному из них удастся отделаться. Но Добришовский и он попадут под раздачу. Если НСА расформируют, они с винтовкой в руках пойдут маршировать против русских, это так же очевидно, как «Гитлер» после «хайль». И, в отличие от всех остальных солдат на Восточном фронте, они-то уж точно знают, насколько паршиво там обстоят дела.