— Э-хе-хе… пришлось-таки потерпеть и Яссам. Так, говоришь, по подвалам?
— У некоторых нет и подвалов.
— Даже подвалов! Ай-яй-яй! — и он снова покачал головой и вздохнул.
Только теперь он заметил, что старый каменный мост был разрушен.
— А я и не знал о мосте. Вернее, я ничего не знал. Три недели прятал эти телеги. Нелегко пришлось. Люди голодные, лошади голодные. В Бырнове они разгрузили телеги прямо на дороге и хотели меня бросить там. Теперь все позади. Добрались-таки до Ясс. Только бы убедиться, что эти бумаги в четырех стенах И…
— Трудно будет!
— Труднее, чем было, не будет! Найдется какое-нибудь помещение.
— Черта с два! Если неоткуда взять. Дом… Нету домов! Вот тебе крест, даже пускать вас в город не хочется! Напрасно будете людям голову морочить. Лучше разгружайте-ка здесь эти бумажки, а телеги нам пригодятся. В Балтаць лежит картошка, а привезти ее не на чем. Бумагой не наешься. Вы, по крайней мере, сделаете патриотическое дело.
У старика задрожал подбородок. Он вынул из кармана тряпку и прижал ее к глазам. Палка выскользнула у него из рук, я поднял ее и протянул старику.
— Спасибо, молодой человек… С ней я дотащился сюда, с ней пойду и дальше. Не можете ли вы объяснить мне, к кому лучше пойти?
В его дрожащем голосе, в глазах, в том, как он сжимал палку, я заметил что-то, глубоко взволновавшее меня.
— Пошли со мной! Пусть едут за нами.
По пути любопытные прохожие спрашивали, что мы везем в телегах. Мне стыдно было отвечать. Когда хлеб доставляли на повозках для мусора, когда трупы приходилось таскать на спине, когда в голодный город не на чем было привезти картофель, я шествовал по улицам Ясс во главе обоза из десяти телег с бумагой. Я досадовал на себя за проявленную слабость и не. раз готов был остановить всю процессию и выбросить бумаги.
Когда мы добрались до штаба «Патриотической обороны», я оставил своего спутника на улице, а сам вошел в ворота. В дверях я натолкнулся на уже знакомого мужчину с перевязанной рукой.
— С кем я могу поговорить по очень срочному делу? — спросил я, забыв даже поздороваться.
— Нет таких срочных дел, которые нельзя было бы разрешить, сказав раньше здравствуйте.
— Здрасте!
— Что у тебя стряслось? Я уполномоченный по срочным- и менее срочным делам. Слушаю тебя.
Я поспешил сообщить, что раздобыл десять телег.
— Порожних?
— Все равно что порожних. Они полны бумаги.
— Какой бумаги? Для ловли мух?
— Какой-то хлам. Архивы.
— Чьи архивы?
— Молдовы. Их привез один человек. Нет смысла говорить, что он хочет.
— А что же именно?
Я прыснул от смеха.
— Он хочет дом. Дом, куда сложить эту макулатуру.
— А где этот человек?
— У ворот.
Мой собеседник бросился вниз, перепрыгивая через три ступеньки, и в одно мгновение был уже на улице. Когда я догнал его, он слушал объяснения старика.
— Это документы Молдовы, сударь! Бумаги, подписанные Кузой, Когэлничану, письма Эминеску, рукописи Крянгэ[3]. Вы найдете там протоколы процессов между помещиками и крепостными, акты о расправе над восставшими в девятьсот седьмом году. В этих возах вся история Молдовы.
Уполномоченный слушал его рассказ с непонятным мне волнением. Я видел, что он затаил дыхание и вот-вот кинется, чтобы заключить старику в объятия.
Но то, что он сделал, было проще и значительно важнее. Он постучал пальцами по стеклу выходившего на улицу окна. Окно открылось, и появилась голова женщины.
— Ольга, не направляй никого в дом на улице Куза Вода. Он пригодится для других целей. — И, показав на возы, добавил — Знаешь, Ольга, что это? Десять возов с традицией. Нашей традицией, Ольга. Традицией свободы!
>Журнал «Иностранная Литература» №5 С.17-23
