Уплыть за закат. Жизнь и любови Морин Джонсон. Мемуары одной беспутной леди - [46]

А Лазарус Лонг и Бундок – всего лишь мои старческие фантазии?

Надо будет спросить Пикселя, когда он придет ко мне в следующий раз. Его английский не слишком богат, но мне больше не к кому обратиться.

Еще до того, как обставить свой новый дом, мы сделали одно замечательное дело – перевезли туда со склада наши книги. В коробке из-под печенья, в которой мы жили раньше, хватало места лишь для пары дюжин томов, да и те драгоценные издания стояли на верхней полке в кухне, куда я могла дотянуться, только встав на табуретку – чего я не рисковала делать, когда была беременна. Однажды я три дня ждала, когда Брайан вернется из Галены, чтобы попросить его достать мне «Золотую сокровищницу» – я смотрела на нее и не могла взять, – а затем, когда он вернулся, забыла про нее.

У меня на складе лежало два ящика книг, у Брайана еще больше – а потом начало поступать отцовское «наследство». Уходя в армию, он написал мне, что упаковал свои книги и отправил на склад в Канзас-Сити – квитанции прилагались. Своему банку он поручил вносить плату за хранение, но был бы рад, если бы я взяла книги себе. Возможно, когда-нибудь он попросит что-то назад, но пока я могу относиться к ним как к своим собственным. «Книги нужно читать и любить, а не держать на складе».

Вот мы и забрали своих друзей из темницы на воздух и на свет, хотя книжных шкафов у нас еще не было… Брайни с помощью досок и кирпичей соорудил временные полки, и я узнала, что мой муж любит еще больше, чем секс.

Книги.

Самые разные – в тот уик-энд, например, он зарылся в труды профессора Гексли, а я на них и не смотрела, заполучив в руки отцовскую коллекцию Марка Твена – сочинения мистера Клеменса, от самых ранних до мая 1898 года, большей частью первоиздания. Четыре книги были подписаны мистером Клеменсом и «Марком Твеном» – он подписал их в ту памятную ночь 1898 года, когда я боролась со сном, лишь бы не пропустить ни одного его слова.

Часа два мы с Брайни только и делали, что трогали друг друга за локоть: «Вот послушай!» – и читали что-нибудь вслух. Оказалось, что Брайни не читал «Банковский билет в миллион фунтов стерлингов» и «Заметки по поводу последнего Карнавала преступлений в Коннектикуте». Меня это поразило.

– Дорогой, я тебя люблю, но как это тебя выпустили из колледжа?

– Не знаю. Из-за войны, должно быть.

– Придется заняться твоим образованием. Начнем с «Янки при дворе короля Артура».

– «Янки» я читал. А это что за толстая книжка?

– Это не Марк Твен. Это из отцовской медицинской библиотеки. – Я дала ему ту книгу и вернулась к «Принцу и нищему».

Через пару минут Брайни сказал:

– Эй, эта картинка неправильная.

– Знаю, – ответила я. – Знаю, на какую картинку ты смотришь. Отец говорит, что любой непрофессионал, которому эта книга попадает в руки, первым делом смотрит на эту картинку. Снять штанишки, чтобы ты мог сравнить?

– Не отвлекай меня, девка, у меня отличная память. – Он перевернул несколько страниц. – Захватывающе, часами можно смотреть.

– Знаю, я так и делала.

– Удивительно, сколько механики умещается в одной-единственной шкуре. – Продолжая листать, Брайни дошел до акушерского раздела, содрогнулся (он был хорошей повитухой, хотя и не любил крови), отложил книгу и взял другую. – Вот это да!

– Что там у тебя, дорогой? А-а. «Что должна знать каждая девушка». – (Это было собрание гравюр Форберга «Figuris Veneris»[65]. Я тоже опешила, открыв эту книгу в первый раз.)

– Но ведь она не так называется. На титульном листе стоит «Картины Венеры».

– Это шутка, дорогой. Отцовская шутка. Он вручил мне эту книгу как пособие по сексу, а потом мы обсуждали каждую картинку, и он отвечал на все мои вопросы. А их было много! Он говорил, что работы мистера Форберга анатомически верны, чего нельзя сказать о той адаптированной картинке, на которую ты жаловался. И говорил, что его работы следовало бы изучать в школе, поскольку они не в пример лучше тех подпольных рисунков и фотографий, которыми пробавляются почти все молодые люди, а столкнувшись с действительностью пугаются и страдают. – Я вздохнула. – Отец говорит, что наша так называемая цивилизация больна целиком, но особенно это касается секса, любых его аспектов.

– По-моему, твой отец прав на все сто. Но, Морин, неужели он пользовался этим как пособием? Мой уважаемый тесть одобрял все, что здесь изображено? Все как есть?

– О боже, нет. Многое, но не все. Впрочем, он говорил, что двое – или несколько – человек могут делать друг с другом все, что хотят, если только это не вредит им физически. По его мнению, говорить о сексе «морально» или «аморально» – просто смешно. «Хороший» или «плохой» – вот правильные слова, такие же как в любой другой области человеческих отношений.

– Mon beau-père a raison[66]. И жена моя тоже умница.

– Меня всю жизнь учил уму-разуму мудрый человек, а потом передал тебе. Я, во всяком случае, считаю отца мудрым человеком. Давай-ка сядем рядышком, и я покажу тебе, что он одобрял, а что нет.

Брайни обнял меня одной рукой, и я положила книгу ему на колени.

– Обрати внимание на дату издания – тысяча восемьсот двадцать четвертый год. Но изображены здесь в основном сцены Древней Греции и Рима, лишь одна гравюра изображает Египет. Отец говорил, что эти гравюры, хотя они и созданы меньше ста лет назад, повторяют сюжеты фресок публичных домов Помпеи, но намного превосходят эти фрески в художественном отношении.