Уотт - [38]
Но миссис Горман не всегда сидела на Уотте, поскольку порой Уотт сидел на миссис Горман. Иногда миссис Горман всю дорогу сидела на Уотте, иногда Уотт — на миссис Горман. Бывали и такие дни, когда миссис Горман сначала сидела на Уотте, а потом Уотт сидел на ней, или когда Уотт сначала сидел на миссис Горман, а потом миссис Горман сидела на нем. Поскольку Уотт склонен был уставать, еще до того как миссис Горман приходило время уходить, от того, что миссис Горман сидит на нем, или от собственного сидения на миссис Горман. Тогда, если миссис Горман сидела на Уотте, а не Уотт — на миссис Горман, тогда он нежно сгонял ее со своего колена на ноги, на пол, а сам поднимался, пока они, всего лишь мгновением раньше сидевшие, она — на нем, он — на стуле, не оказывались стоящими бок о бок на ногах, на полу. Тогда они начинали вместе склоняться к отдыху, Уотт и миссис Горман, последняя — на стул, первый — на последнюю. Но если не миссис Горман сидела на Уотте, а Уотт — на миссис Горман, тогда он соскакивал с ее коленей, и за руку нежно поднимал ее на ноги, и занимал ее место (согнув колени) на стуле, и привлекал ее (раздвинув ноги) на свое колено. А в некоторые дни Уотт был настолько не в состоянии сносить, с одной стороны, давление миссис Горман сверху, а с другой, напор миссис Горман снизу, что требовалось не менее двух, или трех, или четырех, или пяти, или шести, или семи, или восьми, или девяти, или десяти, или одиннадцати, или даже двенадцати, или даже тринадцати перемен позиции, пока миссис Горман не приходило время уходить. Что, кладя одну минуту на обмен позами, дает в среднем пятнадцать секунд на заход, и, при условии, что поцелуй, длящийся одну минуту, совершается каждые полторы минуты, накладывает ограничение на всего лишь один поцелуй в день, один двойной поцелуй, начавшийся в первый заход и завершившийся в последний, поскольку при обмене позами они не целовались, столь заняты были они обменом.
Далее этого, с сожалением будет поведано, они никогда не заходили, хотя были более чем склонны к этому более чем единожды. Но почему? Не эхо ли нашептывало в их сердцах, в сердце Уотта, в сердце миссис Горман, об ушедшей страсти, былой ошибке, предостерегая их не замарать, не растоптать в клоаке клонического удовольствия цветок столь прекрасный, столь редкий, столь сладостный, столь хрупкий? Нет необходимости предполагать это. Поскольку у Уотта не было сил, а у миссис Горман не было времени, необходимого даже для самого поверхностного соития. Насмешница-жизнь! Жизнь влюбленных! Что у имеющего время не хватает сил, что у имеющей силы не хватает времени! Что пустячная и, скорей всего, поддающаяся излечению непроходимость некоей эндокринальной Бандузии, что какие-то сорок пять или пятьдесят минут по часам так же верно, как сама смерть или Геллеспонт разлучат влюбленных. Поскольку, будь у Уотта побольше пыла, у миссис Горман было бы побольше времени, а будь у миссис Горман побольше времени, Уотт, вполне вероятно, повозившись как следует, превратил бы свою вялую струйку в мощный фонтан, приличествующий случаю. При имеющемся же положении вещей, ограниченных сил Уотта, ограниченного времени миссис Горман, трудно понять, как могли они делать большее, нежели то, что делали: поочередного сидения друг на друге, поцелуев, отдыха, повторных поцелуев, повторного отдыха, пока миссис Горман не приходило время возобновлять свой обход.
Так что же было в миссис Горман, что было в Уотте, что так импонировало Уотту, так размягчало миссис Горман? Между какими глубинами несся зов, ответный зов? Между Уоттом, не желанным для мужчин мужчиной, и миссис Горман, не желанной для женщин женщиной? Между Уоттом, не желанным для женщин мужчиной, и миссис Горман, не желанной для мужчин женщиной? Между Уоттом, не желанным для мужчин мужчиной, и миссис Горман, не желанной для мужчин женщиной? Между Уоттом, не желанным для женщин мужчиной, и миссис Горман, не желанной для женщин женщиной? Между Уоттом, не желанным для мужчин и женщин мужчиной, и миссис Горман, не желанной для мужчин и женщин женщиной? Внутри, в самой глубине, он знал, что они связаны, мужчины, что не были желанными для мужчин, что не были желанными для женщин. Внутри миссис Горман, несомненно, дела обстояли так же. Но это ничего не значило. Не влекло ли их, скорее, миссис Горман — к Уотту, Уотта — к миссис Горман, ее — бутылочкой портера, его — запахом рыбы? К этой точке зрения, много позже, когда миссис Горман была лишь блекнущим воспоминанием, тающим запахом, и склонялся Уотт.
Мистер Грейвз приходил к черному входу четыре раза в день. Утром, по прибытии, — взять ключ от сарая, в полдень — взять кружку чая, днем — взять бутылку портера и вернуть кружку, вечером — вернуть ключ и бутылку.
У Уотта выработалось к мистеру Грейвзу чувство, близкое к приязни. В частности, Уотту нравилась манера мистера Грейвза говорить. Мистер Грейвз очаровательно произносил звук п. Высрался, говорил он вместо «выспался». Уотту нравились эти древние саксонские словечки. И когда мистер Грейвз, попивая на залитой солнцем приступке дневной портер, смотрел вверх, поблескивая старческими голубыми глазками, и приговаривал с шутливым неодобрением: А я ведь, значится, сегодня совсем не высрался, то Уотт чувствовал, что тот, возможно, с некоей целью спекулировал.
Пьеса написана по-французски между октябрем 1948 и январем 1949 года. Впервые поставлена в театре "Вавилон" в Париже 3 января 1953 года (сокращенная версия транслировалась по радио 17 февраля 1952 года). По словам самого Беккета, он начал писать «В ожидании Годо» для того, чтобы отвлечься от прозы, которая ему, по его мнению, тогда перестала удаваться.Примечание переводчика. Во время моей работы с французской труппой, которая представляла эту пьесу, выяснилось, что единственный вариант перевода, некогда опубликованный в журнале «Иностранная Литература», не подходил для подстрочного/синхронного перевода, так как в нем в значительной мере был утерян ритм оригинального текста.
В сборник франкоязычной прозы нобелевского лауреата Сэмюэля Беккета (1906–1989) вошли произведения, созданные на протяжении тридцати с лишним лет. На пасмурном небосводе беккетовской прозы вспыхивают кометы парадоксов и горького юмора. Еще в тридцатые годы писатель, восхищавшийся Бетховеном, задался вопросом, возможно ли прорвать словесную ткань подобно «звуковой ткани Седьмой симфонии, разрываемой огромными паузами», так чтобы «на странице за страницей мы видели лишь ниточки звуков, протянутые в головокружительной вышине и соединяющие бездны молчания».
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
Пьеса ирландца Сэмюэла Беккета «Счастливые дни» написана в 1961 году и справедливо считается одним из знамен абсурдизма. В ее основе — монолог не слишком молодой женщины о бессмысленности человеческой жизни, а единственная, но очень серьезная особенность «мизансцены» заключается в том, что сначала героиня по имени Винни засыпана в песок по пояс, а потом — почти с головой.
Имя великого ирландца Самуэля Беккета (1906–1989) окутано легендами и заклеено ярлыками: «абсурдист», «друг Джойса», «нобелевский лауреат»… Все знают пьесу «В ожидании Годо». Гениальная беккетовская проза была нам знакома лишь косвенным образом: предлагаемый перевод, существовавший в самиздате лет двадцать, воспитал целую плеяду известных ныне писателей, оставаясь неизвестным читателю сам. Перечитывая его сейчас, видишь воочию, как гений раздвигает границы нашего сознания и осознания себя, мира, Бога.
О книге: Грег пытается бороться со своими недостатками, но каждый раз отчаивается и понимает, что он не сможет изменить свою жизнь, что не сможет избавиться от всех проблем, которые внезапно опускаются на его плечи; но как только он встречает Адели, он понимает, что жить — это не так уж и сложно, но прошлое всегда остается с человеком…
Этот сборник рассказов понравится тем, кто развлекает себя в дороге, придумывая истории про случайных попутчиков. Здесь эти истории записаны аккуратно и тщательно. Но кажется, герои к такой документалистике не были готовы — никто не успел припрятать свои странности и выглядеть солидно и понятно. Фрагменты жизни совершенно разных людей мелькают как населенные пункты за окном. Может быть, на одной из станций вы увидите и себя.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
В жизни каждого человека встречаются люди, которые навсегда оставляют отпечаток в его памяти своими поступками, и о них хочется написать. Одни становятся друзьями, другие просто знакомыми. А если ты еще половину жизни отдал Флоту, то тебе она будет близка и понятна. Эта книга о таких людях и о забавных случаях, произошедших с ними. Да и сам автор расскажет о своих приключениях. Вся книга основана на реальных событиях. Имена и фамилии действующих героев изменены.
С Владимиром мы познакомились в Мурманске. Он ехал в автобусе, с большим рюкзаком и… босой. Люди с интересом поглядывали на необычного пассажира, но начать разговор не решались. Мы первыми нарушили молчание: «Простите, а это Вы, тот самый путешественник, который путешествует без обуви?». Он для верности оглядел себя и утвердительно кивнул: «Да, это я». Поразили его глаза и улыбка, очень добрые, будто взглянул на тебя ангел с иконы… Панфилова Екатерина, редактор.
«В этой книге я не пытаюсь ставить вопрос о том, что такое лирика вообще, просто стихи, душа и струны. Не стоит делить жизнь только на две части».