Уоррен Баффетт. Танцуя к богатству! - [51]

Вы вполне логично можете спросить, что происходило с акциями Salomon, пока разворачивались все эти события. Они стремительно упали в цене примерно с $36 за акцию в пятницу до менее $27 за акцию в четверг, когда второй пресс-релиз просто взорвал рынок. Но акции были только отражением гораздо более серьезной проблемы, изъянов корпоративной финансовой структуры, которая к четвергу начала разваливаться, потому что доверие клиентов компании Salomon было подорвано. Для любой фирмы, торгующей ценными бумагами, было бы плохо потерять доверие всего мира. Но если фирма зависима от кредитов, особенно настолько, насколько была зависима Salomon, она не может допускать негативных изменений в восприятии. Баффетт сравнивает необходимость компании в доверии с жизненной необходимостью воздуха: когда нужный компонент присутствует, его даже не замечаешь. Замечаешь только его отсутствие.

К несчастью, разрушение доверия по отношению к компании все продолжалось. В августе 1991 года Salomon увеличила стоимость активов почти до $150 миллиардов (не считая, конечно, огромного количества внебалансовых активов) и находилась среди пяти крупнейших финансовых учреждений в США. Но на другой стороне балансовой отчетности числилось – вы готовы? – всего $4 миллиарда собственного капитала, и, кроме этого, существовал долг на среднесрочные векселя стоимостью около $16 миллиардов, банковский долг и коммерческие бумаги. Все это в сумме составляло около $20 миллиардов базового капитала, который поддерживал оставшиеся $130 миллиардов обязательств, большую часть которых составляли краткосрочные, с истечением срока в пределах шести месяцев.

«Ваша правота не зависит от согласия с вами других людей, вы правы потому, что верны ваши факты и правильны ваши аргументы – и только это доказывает вашу правоту».

Самый важный факт этих обязательств был в том, что кредитные организации, обслуживающие краткосрочные кредиты, всегда наготове: они не имеют никакого желания заработать лишнюю долю процентной ставки, если понимают, что их капитал, пусть и немного, находится под угрозой. Помахать у них перед носом сниженной процентной ставкой, на самом деле, – плохая идея, так как это заставляет их подозревать, что существует скрытая угроза. Более того, в отличие от коммерческих банков, эти кредиторы могут действовать в соответствии с правилами Федеральной корпорации страхования депозитов, или с доктриной «слишком крутой для провала», ведь компании, работающие с ценными бумагами, не имеют общего регулирующего органа, чье присутствие – это сам по себе сдерживающий фактор гонки.

Итак, с того четверга в Salomon начались гонки. Они начались с левого поля в виде инвесторов, которые хотели продать этому крупнейшему трейдеру и маркет-мейкеру, компании Salomon, ее собственные долговые ценные бумаги – в особенности среднесрочные векселя, на которые у компании были задолженности по выплате. Salomon создавала целый рынок этими ценными бумагами, но раньше никто не хотел их продавать. Теперь желающих заметно прибавилось. Трейдеры Salomon откликнулись, снизив цену, пытаясь остановить поток – до смерти желая даже, на самом деле, – потому что каждый выкуп векселей, который они совершали, снижал собственные средства банка, на которых держалась вся структура Salomon. Наконец, после того как трейдеры купили векселя на сумму около $700 миллионов, компания сделала невообразимое: она перестала торговать своими собственными ценными бумагами. Это остановило все движения по ним и на Уолл-стрит. Если уж Salomon не собиралась покупать свои собственные бумаги, определенно, никто другой тоже бы не стал.

В тот вечер четверга, когда многие газеты выпустили свои истории о невероятных событиях в Salomon – когда история вышла, уже никак не получится держать это в секрете, – Джон Гатфреунд и Том Штраус поговорили по телефону с Герри Корриганом. Проблемы поджидали их повсюду, и в разговоре Гатфреунд и Штраус ставили под сомнение свою способность продолжать управлять Salomon.

На следующее утро, в 6.45 по времени Омахи, Баффетта разбудил телефонный звонок. На линии были Гатфреунд, Штраус и Марти Липтон. Гатфреунд сказал, что они со Штраусом уходят в отставку, и встал вопрос о том, кто займет их место. Позже Гатфреунд признается, что попросил Баффетта занять его место. Баффетт считает, что он вызвался сам. Он ни в коем случае не стал бы принимать решения у себя дома и сказал, что позвонит в Нью-Йорк, когда доберется до офиса, находящегося в пяти минутах езды от дома. Добравшись туда, он посмотрел на только что пришедший факс статьи из утреннего выпуска New York Times, и заголовок на первой странице гласил: «Уолл-стрит видит серьезную угрозу для Salomon Bros; они боятся, что из-за ухода высшего руководства со своих постов уменьшится и количество клиентов». В 7.45 утра по времени Омахи он перезвонил в группу компаний Salomon и сказал, что примет управление компанией до тех пор, пока дела не наладятся.

До сих пор в газетах пишут, что он вступил в должность, чтобы защитить вклад Berkshire в $700 миллионов, но это невероятно упрощенная точка зрения. Конечно, Баффетт желал, чтобы его инвестиции были в безопасности. Но, кроме этого, он еще и являлся одним из директоров компании, которая по уши зарылась в проблемах, и, как далеко не все директора, он чувствовал обязательство перед всеми своими акционерами. С обязанностями исполнительного директора Berkshire Баффетт справлялся легко, и у него оставалось время одновременно разбираться с проблемами на втором фронте. За $1 в год, который он зарабатывал в Salomon, ему не нужно было тратить время, отрабатывая условия контракта о найме на работу. Он хорошо знал, что меняет свою жизнь, и далеко не в лучшую сторону. «Но кто-то должен был делать это, – сказал Баффетт тогда и говорил с тех пор всегда, – и я был логичным кандидатом».