Унтер-офицер и другие - [17]

— По-вашему, господин, нужно готовиться к самому худшему?

— Я же говорил, что ты дурак.

— Но вы только что упоминали…

— Что? За ковер испугался? Ты бы лучше побеспокоился о своей драгоценной особе. Пока тебя не трогают, считай — горя больше нет. Ну да хватит об этом. Я сюда не затем заехал, чтобы читать проповеди, а чтобы переодеться. Твои бароны оставили хоть что-нибудь из одежонки?

— В гардеробе наверху очень много одежды.

— Пошли! Показывай дорогу.

В коридорах замка было тепло: еще сегодня топили огромную изразцовую печь.

«А было бы совсем неплохо зайти в одну из многочисленных комнат, обитую красивым шелком, завалиться в кровать и хорошенько выспаться, а проснувшись, вдруг обнаружить, что самое страшное уже позади», — думал Мольнар, шагая вслед за слугой.

Парень тащил сундучок унтера и, вытаращив от удивления глаза, смотрел по сторонам.

— Я же говорил вам, — хвастливо произнес он, пораженный роскошью, — что другого такого замка больше нигде нет.

— Внутри-то ты и сам здесь небось впервые, а?

— Впервые.

— Ничего, дружище. Мы вовремя пришли. Ты тоже можешь поискать себе здесь приличный костюм. Да и пальто тебе нужно новое, а то твое-то дыра на дыре.

— Спасибо, господин унтер-офицер.

Однако замок оказался не таким уж заброшенным, как это утверждал Альберт. Дойдя до поворота коридора, Мольнар вдруг остановился, уловив какие-то звуки, вернее, пение. Несколько хриплых мужских голосов нестройно пели церковный гимн «Да сохрани, господь, мадьяров…».

— А это еще что такое? — спросил он Альберта.

Старший привратник приложил ладонь к уху и прислушался. Получилось это у него довольно элегантно.

— Представления не имею, господин.

— Но ты же слышишь, а?

— Слышу. Кто-то поет, мой господин. Насколько я могу разобрать, кажется, поют церковный гимн.

— А ты говорил, что в замке никого нет.

— Я так думал, господин. Насколько мне известно, все, кто был в замке, покинули его.

— А ты что, не проверял разве?

Старший привратник, отдышавшись от быстрой ходьбы, сказал:

— Это вам не двухэтажный домик, где нельзя спрятаться. Это, если вы изволите заметить, настоящий замок.

Им пришлось пройти все северное крыло замка, прежде чем они остановились около комнаты, из которой доносилось пение.

Мольнар опять пожалел, что ни одну из имеющихся у него гранат нельзя использовать по назначению.

«Если они расположились здесь на законном основании, то должны были бы выставить к воротам часового. Если же они сбежали из части и скрываются, тогда какого черта подняли такой шум?»

Ударом кулака Мольнар распахнул дверь в комнату, откуда доносилось пение, и направил дуло автомата на неизвестных.

В комнате оказалось трое мужчин. Один из них, в чине прапорщика, сидел за столом. Прямо перед ним лежал пистолет. Кисть левой руки у прапорщика была перевязана грязным бинтом. Вместе с ним в комнате находились двое солдат, которые, увидев унтер-офицера в кожаной куртке и с автоматом в руках, вскочили, правда сильно пошатываясь, и приняли положение «смирно». Однако, глядя на их физиономии, нетрудно было догадаться, что от страха эти вояки уже наложили в штаны.

На середине стола красовалась старая плетеная бутыль с оторванной ручкой. В комнате сильно пахло палинкой.

Унтер-офицер моментально оценил обстановку, и притом правильно.

— Я же говорил вам, господин прапорщик, что одному из нас нужно было бы поглядывать, — заметил один из солдат.

— Или нужно было идти вместе со всеми, — заговорил и другой. — Теперь уже все равно, раз мир перевернулся вверх дном.

Прапорщик жестом заставил солдат замолчать.

— Унтер-офицер, вы почему не докладываете, как положено? — сделал прапорщик слабую попытку взять инициативу в свои руки.

Мольнар вошел в комнату, строгим взглядом обвел все пьяное общество, особенно сурово посмотрел на прапорщика, которому следовало бы сообразить, что нельзя прятаться в комнате, откуда, можно сказать, ничего не видно, кроме стены амбара, выкрашенной серой краской.

Мольнар дал прапорщику достойный ответ, и притом без промедления, этому он хорошо научился у Рошко:

— Почему не докладываю? Ну и анекдот! Уж не тебе ли?! Грязному дезертиру?

— Да я, собственно… — робко залепетал сразу вспотевший прапорщик. — Я ведь не отрицаю, что я такой. Теперь конец…

— Чему конец?

— А всему.

— Войне?

— Жизни.

— Где ты слышал такую чушь?

— Арестовать меня ты имеешь полное право, унтер-офицер, а оскорблять — нет. Вчера вечером я положил весь свой взвод. Начальство решило заткнуть нами дыру на передовой. Не прошло и получаса, как от целого взвода осталось всего трое… вот мы втроем… Всем нам грозила смерть. Выходит, и нам троим тоже нужно было подохнуть? Так, да? Что касается меня лично, ладно, я согласен, но вот эти двое — они ни в чем не виноваты. Я им приказал бросить оружие, они и бросили. Я несу за это ответственность. Пожалуйста, забирай меня!

«Неплохой человек этот прапорщик, — подумал Мольнар. — Хлебнул, видно горя, однако ничему не научился. Он похож на всех офицеров-запасников. Страдает, переживает, душа у него хорошая».

— Ну и что? — продолжал прапорщик с драматической интонацией в голосе, уставившись в потолок. — Ответь, унтер-офицер, что произойдет, если меня поставят к стенке и расстреляют? Уж не прекратится ли тогда эта проклятая бойня? Отвечай! И все встанет на свои места? Или ты не привык думать? Пойми, меня сейчас интересует не собственная судьба, а судьба страны, нации! Неужели ты не хочешь этого понять?.. Меня пугает пропасть, в которую катится нация, народ. Вот мы тут и запели церковный гимн «Да сохрани, господь, мадьяров…». Ребята, правда, и слов-то не знают, лишь одну мелодию. Но сердцем они все чувствуют. Все! В том числе и то, что после тысячелетней истории мы сейчас стали, так сказать, печальными и беспомощными свидетелями последних дней венгерской вымирающей нации…