Унтер-офицер и другие - [11]

Офицер забрался в амфибию, при этом чуть не выколов себе глаз стеком.

«Из резины бы надо сделать ему эту палочку, — подумал Мольнар, — ею сильно не ткнешь».

Любопытства ради пощупал одеяло. Шерсть отличная, мягкая. В углу одеяла, уродуя первозданную белизну, красовался какой-то знак. Ну конечно! Это же казенная печать: «Гарнизонный госпиталь венгерской королевской армии». «Вот почему они так легко бросаются одеялами. Они же ворованные!»

— Какое нахальство! — оказал он, обращаясь к мастеру.

— А что такое?

— Не видите разве? На них же венгерская печать.

— Это не страшно. На прошлой неделе один фельдфебель оставил тут какую-то жидкость. Любые чернила выводит в два счета.

— А, дьявол, я не о том! Пусть они свое воруют, чтоб им черт глаза выел, а воровать венгерское казенное барахло — это мы и сами можем. Минутку… Ну конечно. Помню, мне рассказывали, что какие-то бандиты обчистили Мишкольцский госпиталь, а раненых венгров бросили на произвол судьбы. Небось эти паразиты и были. Не позор, а?

— Да, — неохотно согласился с ним мастер. — Я пошел за аккумулятором.

Тщательно прицелясь, Мольнар сплюнул и попал мастеру в пятку.

«Вот тебе шпоры! — со злостью подумал он. — Носи, пока снять не велю».

— Грабитель у тебя мастер, а? — спросил Мольнар подручного. Но тот уже проворно снял с мотоцикла пробитый аккумулятор и зачищал концы медных проводков. Вопроса он явно не расслышал, так как все время внимательно прислушивался ко все усиливающемуся грохоту орудий.

— Говорят, русские сюда никогда не дойдут.

А Мольнар подумал, как знакома ему эта короткая фраза. Сколько раз он ее слышал и как по-разному ее произносили! И с тупым отчаянием, и с легким упреком, и с явным раздражением, и с бессильной злобой. Ее говорили, обращаясь ко всем сразу или же выкрикивая кому-то в лицо, выкрикивая с издевкой, от которой пробирало до самого сердца.

— Еще как дойдут! Или, по-твоему, по дороге ходят только в одну сторону? Вот и они сюда дошли, как мы недавно топали до излучины Дона. Теперь это, конечно, для нас не так приятно.

— Конечно. Сейчас только и слышишь: «Ой, пресвятая дева Мария, что с нами будет?»

— А ты уж и в штаны наложил?

— Не только я один.

— А уж ты-то точно. Посмотришь на твою физиономию — страшно становится. Думаешь, каждая пуля обязательно кого-то убивает? И каждый снаряд разбивает дом? Вот фронт сюда подойдет, тогда увидишь, сколько надо палить, чтобы попасть в несчастного солдатика, который, как заяц, бежит зигзагами. Полмешка пуль расстреляют, но никакой гарантии, что попадут, не будет.

— Помереть — это еще не самое страшное. Схватил пулю — и готов.

— Дурак ты парень… Схватить пулю… Смотря куда? Как будто у человека уязвимы только сердце да мозг и больше ничего? А если пуля попадет в пятку или в мошонку? И живи тогда хоть сто лет, но только хромым или импотентом.

— Да я не об этом.

— А ведь и так часто бывает. Война — такая паршивая штука, что на ней гораздо больше бывает калек, чем трупов. Заруби это себе на носу!

— Это уж точно, но говорят: одной беды избежишь — все равно в другую попадешь. Говорят, будто русские всех пленных хватают — и в вагоны.

— Верь глазам своим, а не пустой болтовне.

— А вы их знаете?

— Кого?

— Русских.

— Чуть-чуть. Я уж давно катаюсь у них под самым носом. На мотоцикле уже четвертую резину сменил. Ну да хватит, мы договорились ехать, а не лясы точить.

В этот момент появился мастер. Аккумулятор оказался довольно приличным. Однако мастер не выпускал его из рук, желая узнать, что за него получит.

— А что у фас?

Мольнар достал из коляски сундучок, в котором было все, как в деревенской лавке: нитки, спички, мыло, носовые платки, лезвия для бритв, белье, ткань, даже женские платки. И все это в окружении банок со свиной тушенкой и батонами салями.

— Хорошо, — заметил мастер, поедая глазами содержимое сундучка.

— Неплохо, но я видывал и получше.

Мольнар вспоминал чемодан фельдфебеля Падлака из роты пулеметчиков. Сделали тот чемодан в Китае из толпой коровьей кожи, и он был здоров, как корабельный сундук. В него встроили выдвижные отделения, как ящики, и каждое было битком набито товаром. Падлак мог на ходу вырвать золотые зубы у любого зеваки. Он прошел всю Украину и везде воровал. Обкрадывал даже казенные склады. На пути следования их батальона не было такого места, где бы Падлак не стянул чего-нибудь. На него за это даже никто и не сердился. Он не был конкурентом, вызывавшим раздражение и злость. Для других жуликов он был истинным художником, мастером, и следовать по его стопам считалось честью, а достичь его высот было просто невозможно.

У Падлака была такая круглая, румяная, честная физиономия, что он вполне мог бы сойти за деревенского священника. Даже если бы его поймали на месте преступления, трудно было бы поверить, что он вор. Но поймать его никто не мог. Ни разу. Правда, один и тот же трюк он никогда не повторял. Падлак всегда умел оставаться оригинальным. Весь батальон покатывался со смеху, когда он ловко обчистил часовой магазин в Берегово, а потом раздавал каждому встречному и поперечному похожие на картофелины карманные часы «Росскопф». Себе он оставил лишь одни часы — правда, золотые.