Унтер Лёшка - [17]

Пачпорт тебе выправлен, подорожная из уездной канцелярии с проездными имеется, выписка из военной коллегии и от разрядной комиссии ты на руки получил. Служи верой и правдой стране нашей и матушке императрице, сынок, – напутствовал Алексея отец. – Штуцер мой, шпагу и пистоль призовой со всем припасом и амуницией с собою забирай. Лучше было бы, конечно, тебе тесак с собой дать, да со шпагой-то ведь оно солиднее будет, сразу ведь каждому станет ясно, что портупей юнкер из дворян перед тобой стоит, а не какой-нибудь там унтер Ванька из подлого мужицкого сословия. В помощь тебе и в услужение мною Матвей определён. Он мужик верный, меня вон в своё время тоже по баталиям с пруссаками сопровождал, думаю, и тебе он тоже сгодится.

Павел со своей супругой провожать братца даже не вышли. Дворня прощалась с младшим господским сыном душевно и совершенно искренне. Ляксея Петровича за его добрый и весёлый нрав все тут любили и уважали. В имении Троекуровых не обошлось без обильных слёз и нежных обещаний любить, ждать и никогда милого Лёшеньку не забывать.

Всё, жребий был брошен, и у Алёшки начинался совершенно новый этап в его жизни – служба в Русской императорской армии. Но до этой самой армии ему ещё предстояло добраться.

На отцовской бричке, управляемой Осипом и запряженной парой лошадей, они за полтора суток добрались до Сухиничей. Дальше отсюда нужно было добираться только лишь «на перекладных».

В России на далёкие расстояния можно было передвигаться или в личном экипаже, со своим кучером да на собственных лошадях или же на почтовых, как все здесь говорили, «на перекладных». Передвигаться на своих было делом долгим и весьма хлопотным, ведь лошадей нужно было часто останавливать для отдыха и кормления. Езда же на почтовых – перекладных была возможна только лишь на больших почтовых трактах, то есть на дорогах с движением почтовых карет между станциями (ямами, отсюда пошло и название «ямщик»). Станции эти, ямы, располагались друг от друга верстах эдак в тридцати-тридцати пяти. Для такой езды батюшка выписал в уездной полиции города Козельска подорожную, являющуюся по своей сути свидетельством на право получения почтовых лошадей, причём получения согласно занимаемому предъявителем чину и званию.

Лёшка ехал на почтовых «по казённой надобности», чин он имел, самый что ни на есть маленький, поэтому полагалось ему не более трёх прогонных лошадей. На почтовой станции станционному смотрителю предъявлялась подорожная, которую тот регистрировали в свою особую книгу и принимал от путника положенную за проезд плату. После чего, при наличии свежих лошадей, путешествующие ехали до следующей станции, где повторялось всё то же самое, что и до этого, на предыдущей. Порядок здесь был везде один. Плата, называемая «прогонной», бралась повёрстно, то есть с каждой версты, и составляла она по три копейки за десять вёрст на каждую лошадь в центральных губерниях страны.

Обстановка на почтовых станциях была всюду самая что ни на есть удручающая. Хлопоты замученных до смерти станционных смотрителей, утомительное ожидание освободившихся лошадей, наглость высоких чинов или просто благородных нахалов, требующих себе упряжку в первую очередь. Тяжкие ночёвки в неблагоустроенных и тесных помещениях, отвратительная кухня в трактирах – всё это довелось на себе испытать Алексею вместе с сопровождающим его дядькой сполна. Действовать нахрапом, как это делали многие другие, не позволяло ему ни воспитание, ни маленький служивый чин. Кто он такой! Простой недоросль, «унтиришка», дворянский сын, следующий к месту службы. Отсюда и было к нему столь снисходительное отношение всех почтовых служителей, уже давно привыкших к хамскому отношению и к наглости путешествующих.

Скорость передвижения по российским хлябям была весьма невысокая, от силы где-то не более ста вёрст в сутки проезжали путники.

Совсем другое отношение было к правительственным курьерам, или как их здесь называли, фельдъегерям. Для них на каждой станции всегда приберегались особые, курьерские лошади. Алексей зачастую лично наблюдал, какая начиналась суета на станциях при подлёте этих самых курьеров. Особый звон их колокольчиков почтовые смотрители различали загодя и тут же начинали подгонять своих подчинённых.

– Быстрей, закладывайте лучшую шестёрку! Не слышите, что ли, фельдъегерь через десять минут уже здесь будет! Опять, что ли, в зубы получить захотели?!

И действительно, государевы курьеры тут особо не церемонились. Чуть только замешкались почтовые с его отправкой – и всем сразу же прилетало сполна. Потому-то и могли они передвигаться так, как стояло в государевых рескриптах утверждающих их службу: «ехать столь поспешно, сколько сие будет возможно», вот и преодолевали они порой по двести вёрст в сутки.

Проезжая через Киев и сделав там двухдневную остановку, путники полюбовались на древний город и Днепр, а затем направились в сторону Умани. Места тут уже были неспокойные. Два года назад здесь прокатилась Колиивщина – разрушительное восстание гайдамаков, выступавших против национального гнёта православных Речью Посполитой, послужившее затем поводом для объявлении войны России Оттоманской Портой. Несколько раз по этим местам проходили отряды восставших, польских конфедератов, татарские разъезды и полки русской регулярной армии. По окрестностям бродили шайки мародеров, дезертиров и атаманов всех видов, мастей и национальной принадлежности, поэтому здесь следовало передвигаться со всей осторожностью и желательно не поодиночке.