Униженные и оскорбленные - [64]
Он ошибся именем и не заметил того, с явною досадою не находя колокольчика. Но колокольчика и не было. Я подергал ручку замка, и Мавра тотчас же нам отворила, суетливо встречая нас. В кухне, отделявшейся от крошечной передней деревянной перегородкой, сквозь отворенную дверь заметны были некоторые приготовления: все было как-то не по-всегдашнему, вытерто и вычищено; в печи горел огонь; на столе стояла какая-то новая посуда. Видно было, что нас ждали. Мавра бросилась снимать наши пальто.
– Алеша здесь? – спросил я ее.
– Не бывал, – шепнула она мне как-то таинственно.
Мы вошли к Наташе. В ее комнате не было никаких особенных приготовлений; все было по-старому. Впрочем, у нее всегда было все так чисто и мило, что нечего было и прибирать. Наташа встретила нас, стоя перед дверью. Я поражен был болезненной худобой и чрезвычайной бледностью ее лица, хотя румянец и блеснул на одно мгновение на ее помертвевших щеках. Глаза были лихорадочные. Она молча и торопливо протянула князю руку, приметно суетясь и теряясь. На меня же она и не взглянула. Я стоял и ждал молча.
– Вот и я! – дружески и весело заговорил князь, – только несколько часов как воротился. Все это время вы не выходили из моего ума (он нежно поцеловал ее руку), – и сколько, сколько я передумал о вас! Сколько выдумал вам сказать, передать... Ну, да мы наговоримся! Во-первых, мой ветрогон, которого, я вижу, еще здесь нет...
– Позвольте, князь, – перебила его Наташа, покраснев и смешавшись, – мне надо сказать два слова Ивану Петровичу. Ваня, пойдем... два слова...
Она схватила меня за руку и повела за ширмы.
– Ваня, – сказала она шепотом, заведя меня в самый темный угол, – простишь ты меня или нет?
– Наташа, полно, что ты!
– Нет, нет, Ваня, ты слишком часто и слишком много прощал мне, но ведь есть же конец всякому терпению. Ты меня никогда не разлюбишь, я знаю, но ты меня назовешь неблагодарною, а я вчера и третьего дня была пред тобой неблагодарная, эгоистка, жестокая...
Она вдруг залилась слезами и прижалась лицом к моему плечу.
– Полно, Наташа, – спешил я разуверить ее. – Ведь я был очень болен всю ночь: даже и теперь едва стою на ногах, оттого и не заходил ни вечером вчера, ни сегодня, а ты и думаешь, что я рассердился... Друг ты мой дорогой, да разве я не знаю, что теперь в твоей душе делается?
– Ну и хорошо... значит, простил, как всегда, – сказала она, улыбаясь сквозь слезы и сжимая до боли мою руку. – Остальное после. Много надо сказать тебе, Ваня. А теперь к нему...
– Поскорей, Наташа; мы так его вдруг оставили...
– Вот ты увидишь, увидишь, что будет, – наскоро шепнула она мне. – Я теперь знаю все, все угадала. Виноват всему он. Этот вечер много решит. Пойдем!
Я не понял, но спросить было некогда. Наташа вышла к князю с светлым лицом. Он все еще стоял со шляпой в руках. Она весело перед ним извинилась, взяла у него шляпу, сама придвинула ему стул, и мы втроем уселись кругом ее столика.
– Я начал о моем ветренике, – продолжал князь, – я видел его только одну минуту и то на улице, когда он садился ехать к графине Зинаиде Федоровне. Он ужасно спешил и, представьте, даже не хотел встать, чтоб войти со мной в комнаты после четырех дней разлуки. И, кажется, я в том виноват, Наталья Николаевна, что он теперь не у вас и что мы пришли прежде него; я воспользовался случаем, и так как сам не мог быть сегодня у графини, то дал ему одно поручение. Но он явится сию минуту.
– Он вам наверно обещал приехать сегодня? – спросила Наташа с самым простодушным видом, смотря на князя.
– Ах, боже мой, еще бы он не приехал; как это вы спрашиваете! – воскликнул он с удивлением, всматриваясь в нее. – Впрочем, понимаю: вы на него сердитесь. Действительно, как будто дурно с его стороны прийти всех позже. Но, повторяю, виноват в этом я. Не сердитесь и на него. Он легкомысленный, ветреник; я его не защищаю, но некоторые особенные обстоятельства требуют, чтоб он не только не оставлял теперь дома графини и некоторых других связей, но, напротив, как можно чаще являлся туда. Ну, а так как он, вероятно, не выходит теперь от вас и забыл все на свете, то, пожалуйста, не сердитесь, если я буду иногда брать его часа на два, не больше, по моим поручениям. Я уверен, что он еще ни разу не был у княгини К. с того вечера, и так досадую, что не успел давеча расспросить его!..
Я взглянул на Наташу. Она слушала князя с легкой полунасмешливой улыбкой. Но он говорил так прямо, так натурально. Казалось, не было возможности в чем-нибудь подозревать его.
– И вы вправду не знали, что он у меня во все эти дни ни разу не был? – спросила Наташа тихим и спокойным голосом, как будто говоря о самом обыкновенном для нее происшествии.
– Как! Ни разу не был? Позвольте, что вы говорите! – сказал князь, по-видимому в чрезвычайном изумлении.
– Вы были у меня во вторник, поздно вечером; на другое утро он заезжал ко мне на полчаса, и с тех пор я его не видала ни разу.
– Но это невероятно! (Он изумлялся все более и более.) Я именно думал, что он не выходит от вас. Извините, это так странно... просто невероятно.
