Унесенные ветром. Век XX - [25]

— Нет, — Уилл сказал это убежденно. — Не могли. Им бы это и в голову не пришло. Они думают, что там просто невозможно спрятаться. Вот и решили, что он к нам в дом направился или в сарай. Даже самый догадливый из них не стал его искать на болоте. А теперь его уже и там нет. Уже часа два, как нет.

— Ну, дядюшка Уилл… — протянул Уэйд.

Они постояли еще немного, потом Уэйд повернулся, оставив Уилла одного, и поднялся в свою комнату. Аннабел встретила его у двери.

— Я все слышала, — она обняла его руками за шею и прижалась щекой к груди. — Я все слышала. Я очень боялась за тебя.

— По-твоему, я должен был впустить их в дом? — глухо спросил он. — В наш с тобой дом? Как бы я после этого мог спать с тобой в одной постели? Какое я имел бы на это право?

— Но ведь тебя могли убить. Я видела, у них были ружья.

— Не такие уж это отчаянные люди, Аннабел. Черного им, конечно, раз плюнуть линчевать, потому что отвечать за него вряд ли придется. А вот из-за белого у этих парней наверняка были бы проблемы. Даже наполовину конченые люди, вроде О’Фланаганов не рискнут связываться с законом.

— Это ты говоришь только для того, чтобы утешить меня, Уэйд Гамильтон. Вот что я тебе скажу: твоему ребенку нужен отец. Ты же сам рассказывал мне, как несладко приходится человеку, когда у него нет отца с самого рождения.

— Погоди-ка. Ведь у нас… О каком ребенке ты говоришь, Аннабел?

— О нашем с тобой, который появится в начале следующего года. Ты хочешь, чтобы у него была точь-в-точь такая же судьба, как у тебя: и родился-то он в январе, и отца у него к этому времени уже не было.

— Господи Иисусе, Аннабел! Да ведь ты мне ничего не говорила.

— Не время еще, значит, было говорить, — в синих глазах Аннабел читались только озабоченность и недавно пережитое потрясение. — Уэйд, ты же знаешь, что ты для меня — весь мир.

Он приблизился к Аннабел и прижался лбом к ее лбу. И, словно заглушаемые до этого момента, ворвались в комнату звуки южной ночи: голоса лягушек и цикад, слившиеся в сплошной вибрирующий гул, крики ночных птиц, затейливо в этот гул вплетающиеся, завершали построение симфонии. Слабый теплый ветерок, колышущий занавески, приносил запахи белой акации, жасмина и магнолии. Луна, покрывшая землю, траву, деревья, строения тонким налетом серебра, своим приходом остановила время, заставила все и вся грезить наяву.

9

Лето принесло новые заботы и новые разочарования. Уже ясно было, что новый урожай, не уступающий прошлогоднему, принесет заметно меньше дохода. Фермеры полностью зависели от частных банков, устанавливавших проценты на кредит, они вынуждены были либо отдавать почти что за бесценок свои хлопок и кукурузу шустрым агентам разных контор, либо платить за транспортировку столь значительные суммы, что результат все равно оказывался таким же плачевным. Все меры, сообща принимаемые фермерами, практически не приносили пользы. Очень многие разочаровались в Ассоциации защиты фермеров.

Уэйд побывал на заседании окружного отделения Ассоциации в Джонсборо, где была предпринята попытка продать будущий урожай хлопка хотя бы по прошлогодней цене. Но выяснилось, что дороже, чем по восемь центов за фунт, хлопок продать вряд ли придется.

Уэйд возвращался домой вместе с Кэннингхэмом и Осборном, чьи фермы находились милях в пяти-шести от Тары. Все трое ехали верхом.

— Ясное дело, крышка Ассоциации, — проговорил Эдлай Кэннингхэм, широкоплечий, краснолицый и рыжий здоровяк, одетый, несмотря на жару, в чесучевый пиджак.

— Конечно, — поддакнул Эндрю Осборн, мрачноватого вида мужчина в полосатой рубашке с галстуком и техасской шляпе. — Куда ж ей тягаться с компаниями да трестами, одними благими намерениями дело не поправишь. И этот новый Союз закончит так же. Разве может он заставить правительство обуздать частные железнодорожные компании или вынудить сделать частные банки государственными, чтобы те, в свою очередь, предоставляли фермеру кредит под более выгодные условия? Никогда? Эти ребята за свои деньги кого хочешь купят — и в правительстве, и в Конгрессе, и в Сенате.

— Что же, — Уэйд, как самый молодой, был настроен оптимистичней всех, — выходит, надо самим пробиваться в Конгресс и там требовать установления новых порядков.

— Разумеется, мистер Гамильтон, — с кислой миной произнес Осборн. — Вы самый молодой из нас, вам, значит, и карты в руки. Глядишь, лет через тридцать — сорок вы туда и пробьетесь, а нас к этому времени и в живых не будет.

— Какого черта, Эндрю, — рассмеялся Уэйд. — Ведь вы ненамного старше меня, тридцати-то вам еще нет. Так что даже через сорок лет вам, соответственно, не будет еще семидесяти. Сам-то я в политики идти не намерен, но знаю, что положение улучшится гораздо раньше.

— На чем же такая уверенность основана, Уэйд? — поинтересовался Кэннингхэм.

— На том, что хуже уже некуда. Если компании хотят покупать пшеницу, хлопок и мясо за границей, то они, конечно, и дальше будут продолжать грабить нас.

— Это смотря какую границу иметь в виду, — коротко хохотнул Кэннингхэм. — За нашей Границей, на Западе, сейчас можно выращивать все и при этом не платить никаких налогов. Так что кукуруза Небраски или Вайоминга даст сейчас сто очков вперед нашей. По урожайности — в первую очередь.