«Ундина» в переводе В. А. Жуковского и русская культура - [3]

Шрифт
Интервал

Создание "Ундины" как _стихотворной_ повести не было неожиданным явлением в творчестве Жуковского: идиллии 1816-1818 гг. "Овсяный кисель" и "Красный карбункул" из Гегеля, неопубликованные стихотворные переложения повестей Л. Тика "Белокурый Экберт", "Эльфы", сказки Гриммов "Царевич-Шиповник" и др. говорят об упорном желании поэта эпически охватить действительность, слить лирическое и прозаическое содержание, обогатить прозу гармонией поэзии {Янушкевич А. С. Романтизм В. А. Жуковского как художественная система. Автореф. дис. ... д-ра филол, наук. М., 1985. С. 28.}.

Такой переход от прозы к поэзии при переводе вполне закономерен для индивидуальности Жуковского-переводчика и вытекает из его понимания поэзии как универсального начала искусства вообще. "Искусство - поэзия в разных формах", - писал он в статье "Об изящном в искусстве". Помимо того, Жуковский считал, что поэзия открывает несравнимо большие возможности при переводе. "Одна из главных прелестей поэзии, - говорил Жуковский в статье "О переводах вообще и в особенности о переводах стихов", - состоит в гармонии, в прозе она исчезает (Жуковский имеет в виду прозу оригинала, - Е. Л.), или не может быть заменена тою гармониею, которая свойственна прозе (имеется в виду опять же проза оригинала. - Е. Л.)" {Жуковский В. А. Эстетика и критика M, 1980. С 356, 283.}.

Видимо, Жуковский ощущал скрытую в прозе Фуке гармонию, и это побудило его перевести повесть немецкого романтика стихами. Внес поэт и особую стройность в композицию "Ундины", дав всем главам одинаковый зачин: "О том, как...". У Фуке такого единообразия не было.

Если вспомнить при этом часто цитируемые слова Жуковского, что "переводчик в прозе есть раб, переводчик в стихах - соперник" {Там же. С. 189.}, то, возможно, и этот стимул сыграл свою роль, когда речь зашла о переводе такого близкого поэту сюжета: появилось желание обрести полную творческую свободу, хотя надо оговорить, что Жуковский никогда не был скован при перевыражении оригинала.

Русский читатель восторженно встретил "Ундину", очарованный прелестью ее стиха и потрясенный совершенно необычайным сюжетом.

В самом мотиве близости русалки и человека не было ничего нового для читателя: холодная наяда или завлекала коварно мужчину, могла "защекотать", чтобы погубить его, или же сама испытывала влечение к человеку, но тоже заманивала его к себе в глубокие воды. В обоих случаях человек погибал. Такой сюжет встречается в разных вариантах в фольклоре многих народов.

Поскольку в истории русской культуры участвовала именно "Ундина" Жуковского, а с "Ундиной" Фуке читатель встречается лишь сейчас, необходимо сказать несколько слов о переводе Жуковского вообще, преобразившем героиню немецкого романтика и сосредоточившемся именно на мистическом замысле повести.

В "Ундине" мы сталкиваемся с совершенно иными событиями: дитя моря, русалка-ундина приходит к человеку, чтобы в освященном христианской церковью брачном союзе обрести высшую ценность человека - бессмертную душу, неповторимую личность. Вот это ядро сюжета "Ундины" заимствовано Фуке у немецких натурфилософов, а именно у Парацельса, и было совершенно новым, ошеломляющим читателя {Paracelsus Theophrast. Liber de nymphis, sylphus, pygmaeis et salamandris et de caeteris spiritibus. Basel, 1559.}.

Имеется много работ о переводах Жуковским произведений самых различных жанров с разных языков, однако о переводе "Ундины" специального исследования на русском языке нет {См. перечень работ о Жуковском-переводчике в кн.: Левин Ю. Д. Русские переводчики XIX в. и развитие художественного перевода. Л., 1985. С. 14/15. На нем. яз. о пер. "Ундины" см.: Eichstadt H. Zukovskij als Ubersetzer. Munchen, 1970. S. 89-133.}. В монографиях о Жуковском о переводе этой повести Фуке имеются лишь беглые замечания самого общего характера.

Что касается поразительного своеобразия творческого почерка Жуковского-переводчика, то исследователи давно - еще современники и сам поэт - отметили однозначность для него личного творчества и переводов, его способность так перевыражать оригинал, находя "у себя в воображении такие красоты, которые могли бы служить заменою" {Жуковский В. А. Эстетика и критика. С. 189.} образов оригинала, что, сохраняя порою почти буквальную близость к подлиннику, переведенное произведение овевалось присущей Жуковскому мечтательностью, грустью, гуманностью, особенно становилась ощутимой нравственная оценка происходящего.

Сожалея в письме к Фогелю, что он не может послать ему никакого немецкого перевода своих "гиперборейских бедных стихов", поэт указывает надежный способ ознакомиться с его творчеством: прочесть в оригинале баллады и "Орлеанскую дову" Шиллера, "Лесного царя" Гете, ряд произведений Гебеля и Рюккерта, а также "Undine in Hexameter v. Fouque",

То, что Жуковский предлагает Фогелю прочесть "Ундину" Фуке, написанную гекзаметрами, говорит о многом: поэт так сжился со своим переводом, настолько "присвоил" стихотворную повесть, что в эту минуту он забывает о прозаической форме оригинала.

"Читая все эти стихотворения, - заключает свое письмо Жуковский, верьте или старайтесь уверить себя, что они все переведены с русского, с Жуковского, или vice-versa (лат. - наоборот): тогда будете иметь полное, верное понятие о поэтическом моем даровании, гораздо выгоднее того, если бы знали его in naturalibus (лат. - в действительности)" {Русский архив. 1902. Кн. 2, вып. 5. С. 145.}.


Рекомендуем почитать
Преступник и преступление на страницах художественной литературы

Уголовно-правовая наука неразрывно связана с художественной литературой. Как и искусство слова, она стремится постичь философию жизни, природу человека, мотивацию его поступков. Люди, взаимодействуя, вступают в разные отношения — родственные, служебные, дружеские, соседские… Они ищут правосудия или власти, помогают или мстят, вредят или поддерживают, жаждут защиты прав или возмездия. Всматриваясь в сюжеты жизни, мастер слова старается изобразить преступника и его деяние психологически точно. Его пером создается картина преступления, выявляются мотивы действия людей в тех или иных ситуациях, зачастую не знакомых юристу в реальной жизни, но тем не менее правдоподобных и вполне возможных. Писательская оценка характеров и отношений важна для постижения нравов общества.


Полевое руководство для научных журналистов

«Наука, несмотря на свою молодость, уже изменила наш мир: она спасла более миллиарда человек от голода и смертельных болезней, освободила миллионы от оков неведения и предрассудков и способствовала демократической революции, которая принесла политические свободы трети человечества. И это только начало. Научный подход к пониманию природы и нашего места в ней — этот обманчиво простой процесс системной проверки своих гипотез экспериментами — открыл нам бесконечные горизонты для исследований. Нет предела знаниям и могуществу, которого мы, к счастью или несчастью, можем достичь. И все же мало кто понимает науку, а многие боятся ее невероятной силы.


Словенская литература

Научное издание, созданное словенскими и российскими авторами, знакомит читателя с историей словенской литературы от зарождения письменности до начала XX в. Это первое в отечественной славистике издание, в котором литература Словении представлена как самостоятельный объект анализа. В книге показан путь развития словенской литературы с учетом ее типологических связей с западноевропейскими и славянскими литературами и культурами, представлены важнейшие этапы литературной эволюции: периоды Реформации, Барокко, Нового времени, раскрыты особенности проявления на словенской почве романтизма, реализма, модерна, натурализма, показана динамика синхронизации словенской литературы с общеевропейским литературным движением.


«Сказание» инока Парфения в литературном контексте XIX века

«Сказание» афонского инока Парфения о своих странствиях по Востоку и России оставило глубокий след в русской художественной культуре благодаря не только резко выделявшемуся на общем фоне лексико-семантическому своеобразию повествования, но и облагораживающему воздействию на души читателей, в особенности интеллигенции. Аполлон Григорьев утверждал, что «вся серьезно читающая Русь, от мала до велика, прочла ее, эту гениальную, талантливую и вместе простую книгу, — не мало может быть нравственных переворотов, но, уж, во всяком случае, не мало нравственных потрясений совершила она, эта простая, беспритязательная, вовсе ни на что не бившая исповедь глубокой внутренней жизни».В настоящем исследовании впервые сделана попытка выявить и проанализировать масштаб воздействия, которое оказало «Сказание» на русскую литературу и русскую духовную культуру второй половины XIX в.


Сто русских литераторов. Том третий

Появлению статьи 1845 г. предшествовала краткая заметка В.Г. Белинского в отделе библиографии кн. 8 «Отечественных записок» о выходе т. III издания. В ней между прочим говорилось: «Какая книга! Толстая, увесистая, с портретами, с картинками, пятнадцать стихотворений, восемь статей в прозе, огромная драма в стихах! О такой книге – или надо говорить все, или не надо ничего говорить». Далее давалась следующая ироническая характеристика тома: «Эта книга так наивно, так добродушно, сама того не зная, выражает собою русскую литературу, впрочем не совсем современную, а особливо русскую книжную торговлю».


Вещунья, свидетельница, плакальщица

Приведено по изданию: Родина № 5, 1989, C.42–44.