Умный, наглый, самоуверенный - [30]

Гонец вернулся к обеду с плохими вестями. Ира с Юлей выехали позавчера утром, часов в восемь. Авилов чертыхнулся, отправил Гонца за Комаром и стал размышлять, не заявить ли в милицию. Но не поминай черта к ночи… Вечером раздался междугородный звонок, и знакомый голос произнес в трубку:

— Полковник Миронов. Мне Ирину.

— Ее сейчас нет.

— С кем я разговариваю?

— Авилов моя фамилия, Юрий Максимыч.

— Не забыл. Ирина где, Саша? Три дня не звонит, этот телефон дала на крайний случай. Девчонки волнуются, мы тоже.

— Позавчера уехала к тете Нюре на дачу. Не звонила. Я ногу сломал, сам поехать не могу.

— Запиши рабочий. Если будут известия, брякни. У вас там что? Живете что ли вместе?

— Сложно сказать. Не телефонный разговор…

Бестия полковник. Все учуял. Родная милиция нас бережет.

Когда появился Комар, Авилов сообщил, что нужен Левша — живым или мертвым.

— Что по деньгам? — только и спросил Комар. Пушкин даже цыкнул, хотя Комару-то что… Не он же с Левшой семь лет оттрубил.

Когда съехала Юля, тетке Нюре совсем край пришел. При Юле Петрович так-то уж к ней не вязался, вроде стеснялся или даже побаивался косых взглядов. А Юля глазами на него сверкала — будь здоров! Сразу не понравился, как увидела, будто чуяла неладное. Но после отъезда пристал с ножом к горлу — подписывай, иначе племянника посажу. Компромат выискал, мол. Она бросилась звонить Сашке — а тот что, безногий, говорит, не смей подписывать, я его прищучу, как только встану. Но Петровичу про ноги было известно или нет, только он очень торопился и грозил, что если не по-хорошему, так по-плохому, ты, мол, все равно подпишешь, потому что рыло в пуху, все знала, преступления покрывала и плодами пользовалась. И так все тянулось и тянулось, пока он в результате ее не запер. Сделал замок в дальней комнате, на задах — кричи не докричишься, соседям объявил, что в город уехала, и посадил на хлеб и воду. А не подпишешь, говорил, сдохнешь, я с твоим паспортом зарегистрируюсь с другой. И по суду унаследую.

Так она три дня уже сидела, и конца было не видать. От нервов чирьи пошли, но тут ночью, раз — стук, бряк, под окном шорох близко, тетка Нюра давай голосить — спасите, мол, запер, а это на-ка тебе, Юлька. Юлька ее отперла тихонько и устроила побег. И не в квартиру они бежали, и даже не к Сашке, а к барыне с диковинным именем, которая их приютила. Вид у Юльки был вовсе ободранный, но дух боевой. Пили они с рыжей старой барыней винцо и обнимались. И плакали, и утешались, и музыку та пилила, и собака аж им подпевала. Балаган, да и только.

На другой день барыня Юльку замалевала, нарядила в полный камуфляж, и та куда-то отправилась. Вернулась успокоенная, краску отмыла, продуктов принесла и сызнова понеслось — вино пить, музыку пилить и собаку мучить звуками. Так каждый день, так что тетка Нюра даже и обвыклась. Хоть и беспокоилась за дачу и имущество, а все ж не в кутузке. Юлька сказала, что у Сашки была, и на Петровича управа найдется, надо только потерпеть из-за ног.

После «ксеранутых» документов домработница у Авилова из доверия вышла. Явилась она таким пугалом, что он, открывая дверь, не узнал ее, но, когда узнал, обрадовался. Историю последних событий она выпалила за пять минут.

Утром, когда они отправились в город, сломалась машина. Подъехала иномарка, предложили довезти. Ира уперлась — ни за что. Амбал здоровый, вида жуткого, загреб их насильно, как щенков, и защелкнул двери. Съехали с шоссе в заброшенную деревню, где он их позапирал поодиночке, а на какой-то там по счету день Юля расковыряла старые доски и сбежала. Плутала долго, но пришла в Березняки, где нашла пустой дом, а тетку Нюру в плену.

— Чего амбал добивался?

— От мадам я не в курсе чего, а от меня известно. Натерпелась насилия. Планида такая, — вздохнула домработница и заметила, что Лео перекосился в лице и заметно позеленел. — Выглядит он — жуть. Левой рукой все делает. А машина бордовая.

Авилов сел вызванивать Комара. У того новостей не было — Левша пропал бесследно.

— Есть два места, где он появится обязательно. Больница, там операция у Хрипуна, и кладбище, там похоронили мать, давай. — Он еще поколебался и набрал номер полковника Миронова.

— Ира пропала, — сказал он и услыхал в ответ трехэтажный мат.

Отдохнув, полковник выспросил подробности. Подробности оказались скудными. Если щадить отцовские чувства, то рассказать было нечего, кроме «куда», «зачем» и «когда».

Левша видел, как Ира выскочила из дома Пушкина с тяжелой сумкой. Вначале шла быстро, нервничала. Потом остановилась, вытащила из кармана плаща блеснувший на солнце предмет, повертела и нерешительно двинулась назад. Он развернулся, поехал за ней, и, когда она забежала в подъезд, его осенило, что это. Он рванулся следом, но она уже уехала на лифте. Он побежал вверх, перепрыгивая через три ступени, но она в это время позвонила в дверь. Дверь долго не открывали, и у него мелькнула мысль, что он успеет прихватить обоих. Но было нельзя — дневное время, много глаз, ушей.

Он вернулся в машину, раздумывая, как быть дальше, но Ира вышла, отправилась на стоянку и выехала за город. Он ехал за ней какое-то время, а потом отстал. Он знал, куда она едет, можно было не спешить и приготовиться как следует. Имея на руках такую карту, можно влиять на события. Понятно было, что она для Пушкина не шалава. Он и сам был не прочь завести такую.