Умерла — поберегись! - [2]

— Попробуй еще разок.

Я вцепилась в камень так, что шнурок впился в пальцы, и попыталась представить себе Барнабаса, его непринужденное изящество, которого так недостает большинству старшеклассников, симпатичное лицо, притягательную улыбку. Я не схожу по нему с ума, честно, просто все ангелы смерти, которых мне довелось видеть, были красавчиками. Особенно тот, что убил меня.

Несмотря на долгие ночи тренировок со светлым жнецом на моей крыше, я не могла ничего поделать с мерцающим черным камнем. Барнабас столько околачивался поблизости, что папа думал, он мой парень, а мой начальник из цветочного магазина — что мне уже пора обращаться за защитой в суд.

Я оттолкнулась от валуна.

— Прости, Барнабас. Иди, занимайся своим делом. Я посижу здесь и подожду тебя. Все будет хорошо.

Может, потому он меня сюда и принес. Здесь я в большей безопасности, чем в одиночестве за несколько сотен миль отсюда. Не уверена, но, по-моему, Барнабас наврал своему шефу о моих успехах, чтобы снова вернуться к работе. Ангел врет — н-да, видимо, и такое случается.

— Нет, — Барнабас поджал губы. — Плохая мысль. — Он перешагнул через тропинку и взял меня за руку. — Пошли.

Я вырвалась.

— Ну не могу я говорить с тобой мыслями, и что с того? Не хочешь оставлять меня здесь — пойду с тобой и постою в сторонке. Черт возьми, Барнабас! Это же летний лагерь! Что со мной может случиться?!

— Много чего, — ответил он, и его юное лицо исказила гримаса.

Кто-то шел по тропинке, и я отступила на шаг.

— Буду держаться в стороне. Никто даже не узнает, что я здесь, — сказала я, а Барнабас тревожно прищурился.

Люди приближались, и я беспокойно топталась на месте.

— Ну же, Барнабас. Не для того ты меня сюда притащил, чтобы потом просто отнести домой, правда? Знал же, на что четыре месяца потрачено — за двадцать минут не наверстаешь. Мы оба этого хотим. Я и так мертвая. Что мне сделается?

Он взглянул на идущую по тропинке шумную компанию.

— Знала бы ты, не стала со мной спорить. Спрячь амулет. Кто-то из них может оказаться темным жнецом.

— Я не боюсь, — сказала я и засунула камень под майку. Но это была неправда. Нечестно — я мертвая, но сердце все равно стучит, а дыхание прерывается от страха. Барнабас сказал, чем дольше я пробуду мертвой, тем слабее станут ощущения, но пока все оставалось по-прежнему, и это меня смущало.

Я опустила глаза и посторонилась, пропуская трех девчонок и троих парней. Они все были в шортах и шлепанцах, спускались по склону холма к пристани, и девчонки так увлеченно болтали, будто им больше ни до чего на свете нет дела. Казалось бы, все хорошо — пока по мне не пробежала тень. Я подняла голову.

Черное крыло. Я сдержала дрожь. Живым — если их вообще замечают — они кажутся обычными воронами. Сбоку эти склизкие черные лоскуты почти не разглядеть — просто до странности яркая, мерцающая полоса. Они падальщики, питаются душами людей, которых забирают темные жнецы, и, если бы не защита украденного амулета, добрались бы и до меня. Светлые жнецы остаются рядом со срезанной душой и защищают покойного, пока не проводят с земли.

Я взглянула на Барнабаса. Тут и без мысленного разговора понятно: кого-то из этой компании подстерегает безвременная смерть. Чтобы выяснить, кого именно, Барнабас руководствуется примерным описанием от своего шефа, собственной интуицией и способностью видеть ауры.

— Знаешь, кто жертва? — спросила я.

Со слов Барнабаса я поняла, что возраст человека определяется по мерцанию ауры — это отчасти объясняло, почему он не сумел защитить меня. Дело было на мой день рождения, а Барнабас работает только с семнадцатилетними. До того как машина перевернулась, мне было шестнадцать, а когда мне официально исполнилось семнадцать, я уже умерла.

Жнец прищурился, и в миг приближения к божественному глаза его стали серебряными. Пугающее зрелище, скажу я вам.

— Нет, — произнес он. — Им всем по семнадцать, кроме девушки в красном купальнике и того низенького темноволосого паренька.

— Ну а жнец?

Амулета ни у кого не было, но это не имело значения — камню можно придать любой вид. Этого я тоже не умела.

Барнабас пожал плечами, не сводя глаз с компании.

— Может, жнеца пока нет. У него — или у нее — тоже будет семнадцатилетняя аура, как и у нас с тобой. Я не знаю всех темных жнецов в лицо, и не узнаю наверняка, пока он или она не вытащит меч.

Вытащит меч, воткнет в человека, вжик! — душа срезана. Отлично. Когда станет ясно, кого опасаться, будет уже поздно.

Я смотрела, как черные крылья чайками носятся над причалом. Барнабасу не стоялось на месте.

— Хочешь пойти следом? — спросила я.

— Да.

Перепоручать это дело кому-то еще слишком поздно. Сердце по старой памяти застучало быстрее — призрачный след былой жизни, от которого мой разум никак не мог избавиться, — и я схватила Барнабаса за руку.

— Так давай же!

— Нет, — возразил он уже на ходу, и я обратила внимание, что, спускаясь с холма, мы шагаем точно в ногу.

— Я просто посижу тихонько. Что такого?!

Наши шаги отдались глухим эхом от досок причала, Барнабас остановил меня и повернул к себе лицом.

— Хватит с меня ошибок, Мэдисон. Уходим. Сейчас же.