Умереть в Париже - [19]

Когда мои дяди первыми приобретали моторный катер и когда организовывали рыбный рынок, ко мне, как учащемуся средней школы и, следовательно, человеку учёному, часто обращались за советом, и я имел наглость высказывать им своё мнение, но и я в свою очередь, наблюдая, как меняются средства производства в деревне, как меняется весь жизненный уклад, в полной мере осознал величие человеческих возможностей, и, может быть, это стало одной из отдалённых причин того, что много позже, учась в университете, я решил специализироваться по экономике.

Люди впервые осознали величие своих возможностей в тот момент, когда решились бросить вызов Богу. Именно это воодушевляло эпоху Возрождения, но эпоха Возрождения бывает и в истории отдельного человека. Может ли человек возвыситься настолько, чтобы почувствовать себя Богом? Может ли воссоздать идею Бога внутри себя? Вот дилемма всей моей жизни…

На четвёртом году учёбы в средней школе я повстречал своего третьего благодетеля. Это был молодой учитель черчения, который перевёлся в нашу школу, когда я был в третьем классе. Я называю его своим благодетелем, потому что он дал толчок к моему духовному пробуждению. Никогда прежде мне не доводилось бывать в домах учителей. И вот на четвёртом году учёбы впервые учитель Маэда пригласил меня, и я пришёл к нему в гости. У себя дома Маэда не был учителем черчения, это был учитель, открывший мне глаза на смысл человеческой жизни. Он сказал, что совсем недавно окончил Школу изящных искусств. С юношеским оптимизмом Маэда составил для себя на всю последующую жизнь план исследования, посвящённого цвету (результаты этого двадцатипятилетнего труда, как я слышал, должны быть в скором времени опубликованы). Его кабинет был завален книгами и художественными альбомами, и он давал мне их с присущей ему щедростью.

Два года обучаясь в средней школе, я не был ревностным читателем. Да и не мог им быть из-за отсутствия у меня книг. Как дитя природы, я вёл дикую жизнь на реке и на море, ничем не отличаясь от других детей рыбаков. На третий год во дворе школы построили мемориальное здание в память об августейшем посещении императора Тайсё[24], одну комнату в котором отвели под библиотеку, и я каждый день после окончания занятий засиживался там допоздна, читая всё без разбора, так что в конце концов прочёл всё то немногое, что там имелось. Но в этой библиотеке совсем не было художественной литературы, поэтому впервые я познакомился с ней по книгам Маэды. Я брал у него книги одну за другой. Понимал я прочитанное или не понимал, не важно — я чувствовал, что оно как бы впитывается в меня. Каждый месяц я брал у него и с удовольствием читал от корки до корки журналы "Хототогису"[25] и "Сиракаба"[26].

Учитель показывал мне много репродукций знаменитых картин, давал пояснения и очень увлекательно рассказывал о французских художниках-импрессионистах. Я был в то время болен, порой испытывал сильные душевные страдания, поэтому общение с учителем приносило мне гораздо больше, чем он мог предполагать. Благодаря ему у меня, можно сказать, открылись глаза на искусство. К тому же я осознал, что кроме Японии есть и другие страны и что замечательная культура существует не в одной только Японии. Во мне уже тогда смутно зародилась дерзкая мечта когда-нибудь побывать во Франции.

Вероятно, и Маэда в свои ученические годы был беден.

Он рассказывал, что, посещая занятия в Школе изящных искусств, питался в основном выжимками от тофу[27]. В эти выжимки он бросал немного рисовых зёрен. И с какой радостью обнаружил, что, если выжимки сдабривать уксусом, после еды не будет изжоги! Он снимал комнату напротив дома, где жил Мори Огай[28], и, не желая уступать ему в своём усердии к учёбе, решил не ложиться до тех пор, пока у того в кабинете горит свет. Но свет не гас до часу, а то и до двух ночи, и в конце концов он вынужден был признать себя побеждённым. После столь усердных занятий, после стольких лишений, окончив Школу изящных искусств, он осознал, что у него нет таланта к живописи, пошёл преподавать в среднюю школу, а теперь вынашивал мечту посвятить свою жизнь исследованию цвета…

Исполненные энтузиазма рассказы учителя меня, живущего в бедности, сильно будоражили и воодушевляли. Во время моих визитов учитель каждый раз просил свою молодую жену приготовить что-нибудь посытнее. Наверное, он не мог спокойно видеть, как я истощён. Именно у него я впервые попробовал телятины и курятины. На пятом году учёбы, когда был общий настрой, сговорившись с учащимися четвёртых классов, устроить забастовку, он как-то вечером подозвал меня и резко отрицательно высказался об этом. Не желая огорчать учителя, я заранее предупредил зачинщиков, что отказываюсь от участия в забастовке.

Когда я благополучно окончил среднюю школу, меня захватила безрассудная мечта поступить в Первый лицей. Я легкомысленно полагал, что раз там учится мой брат, то и я, поступив, сумею как-нибудь свести концы с концами. Но деньги на учёбу брата, пятнадцать йен ежемесячно, давал тот самый морской офицер, который выплачивал мне три йены в месяц, большего он уже не мог себе позволить. Таким образом, моя мечта поехать в Токио учиться оказалась неосуществимой.