Умереть и воскреснуть, или Последний и-чу - [46]

«Уловка! — пронеслось в моем/нашем мозгу. — Он еще жив!» Ударил третий разряд. Чудовище взорвалось. Вспышка черного пламени. Я/мы рухнули на пол как подкошенные.

Чернота… Сознание вернулось ко мне лишь через несколько минут. Мое собственное сознание. Мы снова были свободны друг от друга. Неподалеку лежали тридцать девять мертвецов — людей и крысолюдей. А в золотой клетке дымились обугленные останки белоснежных красавиц мышей.

Инспектор Бобров, незнакомый мне поручик Особой стражи и конвой из десяти человек стояли у дверей особняка Булатовича. Ждали, когда мы появимся. Лицо инспектора было мрачно, он жевал верхнюю губу и время от времени, слегка морщась, почесывал шею под тугим стоячим воротником тужурки. Поручик тоже был мрачен, левой рукой он вцепился в эфес шашки, а правую заложил за борт дубленого полушубка. И только мерзнущему конвою было плевать на всяких там и-чу — солдаты приплясывали, похлопывали в ладоши, тщетно пытаясь согреться. Им хотелось одного: поскорее закончить дело — и в жарко натопленную казарму.

— Господин Пришвин! Именем закона вы и ваши люди арестованы, — тусклым голосом объявил инспектор.

— Вы хотите сказать — задержаны? — криво усмехнувшись, уточнил отец.

Наши бойцы стали выводить наружу раненых.

— Я не оговорился, — отвечал Бобров, глядя на и-чу с забинтованными руками и головами. — Против вас выдвинуто обвинение по статье «организация банды», а против всех остальных — «разбойные действия в составе банды».

Я мысленно выматерился. Вот это фортель!..

— И дети тоже? — осведомился отец. — Они ведь несовершеннолетние.

— А разве детки оставались в стороне?

Отец потер переносицу и заговорил сухо, официально:

— Прошу разрешения вызвать наших адвокатов. Где здесь телефон?

— Из участка позво… — Инспектор не договорил, наткнувшись на укоризненный взгляд поручика.

— Мы везем их в крепость, — беззвучно произнес поручик. — Звонить надо сейчас.

Бобров снова пожевал губу, потом объявил так, чтобы слышали все:

— Забирайте арестованных, господин поручик. Грузите в фургоны и ждите меня на углу Патрикеевской и Пушкарского бульвара. Мы с Федором Ивановичем проследуем до почтовой станции, а потом присоединимся к вам. Выделите мне одного солдата.

— Слушаюсь, господин инспектор, — отчеканил поручик.

Глава одиннадцатая Архиерейский пруд

Увидев отца, я обнаружил, что он изрядно приободрился.

— Матери звонил? — шепнул я ему, когда нас вели по коридору крепостного бастиона, разводя по камерам.

— Ей сообщит инспектор, — шепнул в ответ отец. — Главное — не делай глупостей. Нас скоро выпустят, сынок.

Сидя в одиночке и вороша в памяти события последних месяцев, я вспомнил и об исчезнувшем из города четыре месяца назад отряде Игната Мостового. Наверняка он уже вернулся в Кедрин. Отец ничего не говорил мне о его судьбе, а сам я не спрашивал.

Первый день заключения прошел спокойно. Нас вовремя и довольно сносно кормили, по очереди сводили в душевую помыться. На допрос меня не вызывали.

Потом началась долгая-предолгая ночь. Мучила бессонница. Чудились какие-то голоса, крики — то ли казнимых, то ли пытуемых. Потом я сообразил: это со мной разговаривают стены камеры, они помнят всех, кто сидел здесь когда-то…

На следующий день все переменилось. Охрана без конца топала по коридорам, бренча связками ключей и гремя чугунными дверями камер. Караульные помещения гудели от шумных споров, порой я даже разбирал отдельные слова. Что происходит? Мне было изрядно не по себе.

Несколько раз надзиратели подходили к двери моей камеры, открывали глазок и молча разглядывали меня, будто я — заморская диковина. Обед вдруг оказался ресторанным: подали жареную медвежатину и красное вино. А ближе к ночи меня повели к коменданту крепости. Я обнаружил у дверей его кабинета усиленную охрану — четверых пластунов с автоматами наперевес.

В огромном кабинете на стульях у массивного письменного стола сидели мой отец и три больших начальника: городской голова, полицмейстер и военный комендант.

— А вот и ты! — радостно воскликнул отец, вскочил на ноги, подбежал ко мне, обнял за плечи. Потом усадил рядом с собой. Он был возбужден и весел.

— Теперь все в сборе. Можно начинать? — недовольным голосом осведомился господин градоначальник. Отец кивнул.

— Я хотел спросить у вас, Федор Иванович. Что произойдет, если в Кедрине появится ехидна?

— Это чисто теоретический интерес или чудовище уже в городе?

Господин градоначальник молчал, играя желваками.

— Ну хорошо… — Отец кивнул. — Так вот: о стерляжьей ушице придется позабыть и о заливном судаке тоже. Рыбаки перестанут ловить рыбу. Бабы не пойдут на речку стирать белье, детишки не смогут купаться в жару. Клюкву и морошку на болотах не пособираешь. А ежели зараза попадет в колодцы, скотину не напоить, огород не полить. Так что голод это. И Кедрину не выжить. Никак…

— Что же делать, Федор Иванович? Как спасти уезд?

— Придется вызывать подмогу — каменских и-чу. Если, конечно, Гильдия согласится вам помочь… после нашего ареста.

— А если нет?

— Страшная штука, когда личинка ехидны попадает в человеческий организм… Придется запастись привозной водой, объявить в уезде новый карантин, перегородить Кол-добу густыми сетями, чтоб ни одна личинка не проскользнула вниз по течению, и сбросить в зараженные водоемы бочки с крысомором. Деревья вокруг надо сжечь из огнеметов — они могут быть заражены. Личинки нередко забиваются в трещины коры и годами спят, пока не представится благоприятная возможность…