Умереть – это не страшно - [3]

Все это выявилось значительно позже, а в тот момент, когда я узнала о своей беременности, мамина реакция показалась мне дикой и кощунственной:

— Марш сейчас же на аборт!

Об этом и думать не хотелось. Во-первых, это больно и сейчас. Что будет больно потом — не думалось вовсе. Во-вторых, медицина в то время была, мягко говоря, не на высоте, и огромное количество проабортированных женщин становились бесплодными. А я хотела иметь собственных детей, хотела продолжения себя в веках, видя в этом главное женское предназначение, так что рисковать не стала. В-третьих, если уж так случилось, то — надо рожать, ведь будущий папаша скакал вокруг меня диким сайгаком от счастья, что я стану его женой. Кстати, и сообщать о приятном известии моей маме отправился он.

Свою дочь Алису, рожденную в этом скоропалительном браке, я любила всегда, но воспитывала ее, сама оставаясь ребенком, а значит — максималисткой, не терпящей никаких полутонов, полумер, полудоговоренностей. Компромиссов для меня не существовало в принципе. В чрезмерной опеке своего чада я видела главную задачу заботливой матери. А сколько раз я отбивала маленькую Алису у колошматившего ее отца Леши, моего первого мужа?! Но что-то вкусненькое — ей, а красивое платьишко и туфельки при тотальном дефиците — ей, а связать красивую кофточку и шапочку, а перешить — вручную! — цигейковую шубку, а почитать на ночь книгу, да и не на ночь тоже — ей! Ей! Ей! А свозить в театр или в кино… Если в зубах, как кошка, не носила!

Вот только общеобразовательных пособий по психологии в продаже не было, поэтому никто мне не поведал, что любые жизненные моменты нужно проговаривать с ребенком вслух, а не только заражать личным трудовым примером. Я же чистосердечно полагала, что Алиса увидит, как я постоянно пашу на работе, дома, на даче, и поймет, что нужно обязательно трудиться, чтобы достичь чего-то в жизни. И еще — никто мне не сказал, что нельзя держать деньги в квартире открыто, чтобы не соблазнять тонкую и ранимую душу подростка. От соблазна взять деньги, оказывается, мало кто может удержаться, особенно ребенок. Но это я узнала гораздо позже и не смогла предотвратить дальнейших событий.

Или все было предопределено изначально?

Чем старше становилась дочь, тем сложнее было находить с ней общий язык. Мои родители рьяно взялись помогать, но мне виделось, что они слишком балуют Алису. Хотя проблемы оказались куда глубже, чем я могла себе представить в самом кошмарном сне.

Когда выходишь замуж в семнадцать лет, не думаешь, что вторая половинка может наградить твоего ребенка наследственными заболеваниями, особенно теми, которые скрыты от посторонних глаз. Например, психическими. Тем более, что они не проявляют себя никоим образом до поры до времени. После десяти лет замужества за истеричным мужиком, который после каждой выпитой рюмки водки становился буйным и перебил во время своих истерик горы посуды, дверных и оконных стекол, я так и не поняла, что имею дело с шизофреником. Благо — на меня он руку не поднимал, а то бы «семейная идиллия» закончилась значительно раньше.

Только когда его мама — моя бывшая незабвенная свекровушка — стала проявлять чудеса ораторского искусства во время частых приступов неконтролируемой агрессии, при которых связанные фразы в ее устах становились набором слов, я призадумалась и, признаюсь, сильно испугалась. Если свекровь больна шизофренией, которая, как известно, не дает осечек и передается следующим поколениям, тогда становились понятны истерики мужа, а психическое здоровье моей, на тот момент — единственной, дочери подвергалось невероятному риску, потому что, насколько стало известно, болезнь передается через поколение. Я настойчиво отгоняла от себя страшные мысли, но теперь присматривалась к дочери с пристрастием.

В десять лет моя Алиса ничем от сверстниц не отличалась. Да, звезд с неба не хватала, но и в отстающих не ходила. А сколько мы стихотворений с ней выучили наизусть! А сколько книг прочитала она сама, и сколько я ей перечитала вслух, потому что у Алисы обнаружилось плохое зрение… Но успокоилась я рановато. Как только наступил определенный период становления личности и взросления, проблемы повылезали одна за другой.

Когда дочери исполнилось тринадцать лет, переходный возраст зацвел ярким цветом. Он сносил мозги даже у относительно здоровых детей, а у моей дочуры… Однажды я возвращалась раньше времени с работы и свою дочь увидела издалека: она вышагивала с подругой по другой стороне улицы около нашего дома в обтягивающих ярких лосинах по той моде и в моем черном бюстгальтере! Это был довольно закрытый вариант, но тем не менее — нижнее белье! Я перебежала дорогу, сгребла Алиску в охапку и потащила волоком домой. А она упиралась! Считая, видимо, что очень красиво одета. Дома я ей, конечно, всыпала по первое число, потому что была в ярости:

— Алиска! Как ты могла выйти в таком виде на улицу?! Ты хотя бы имеешь элементарные представления о приличии?! В таком виде могут только шлюхи снимать мужиков! А ты вырядилась как шлюха! Как шлюха! Ты слышишь меня?

Это был первый звоночек психической неадекватности дочери, решившей прогуляться по улице в бюстгальтере. А сколько было потом… Уже не звоночков, а набатов. Может, я и была чересчур строга с ней, но лишь потому, что любила Алису и хотела ей добра.