Умереть, чтобы проснуться - [10]

Я был врачом-материалистом, и это явление подчинялось новым законам физики, которые я не понимал. Как я мог парить в воздухе? Где мой мозг и как я могу видеть? Разве я дышу? Как я могу слышать? Я вернусь в свое тело или же обречен скитаться в бесконечном пространстве, как бесплотный дух? Я встречу таких, как я сам?

Я не находил ответа ни на один свой вопрос, а их становилось все больше и больше. Я вспоминал последние годы: как врачи обнаружили рак, как моя жизнь становилась все хуже и хуже. Теперь она становилась чуднее и чуднее. Я не знал, что подумать. Я умер? Так выглядит смерть?

Я чувствовал себя космонавтом, который вылез из своего скафандра и понял, что скафандр не нужен.

Я смотрел на мое тело и хирургов за работой, а затем на мою мать и сестру, мирно беседовавших на диване. Я смотрел взад и вперед на эти сцены, пока они не померкли, как стремительно заходящее солнце.

Меня охватил страх. Что-то случилось! Я это понимал.

Глава 4 Жестокая любовь в аду

Мне хотелось бы остаться с матерью, пока не закончится операция, но у Вселенной были другие планы.

Мир погрузился во тьму, и на мгновение я возликовал. «Наконец-то, я возвращаюсь в свое тело», — подумалось мне. Но восторг быстро сменился страхом, так как с правой стороны я увидел стремительно приближающуюся ко мне далекую грозу, которая вскоре разразилась громовыми раскатами, и… Что это? Вопли и стоны боли и мучений, издававшиеся душами, которые были иссушаемы неукротимым пламенем!

Меня втянуло вовнутрь, словно лентой транспортёра, и протащило до самого края огненного каньона. До моих ноздрей донесся запах дыма и тошнотворная вонь горящей плоти. Я стоял на пороге ада.

Я хотел отвернуться, но не мог. Я хотел отойти, но не мог. Всякий раз, когда я отступал назад, незримая сила толкала меня вперед, оставляя наедине с ужасающим зрелищем самого страшного места, какое только может представить себе человек.

«Нарака», — подумал я. Так буддисты называют ад. Хотя я не жил в Индии десятки лет, это слово из языка хинди осталось в моей памяти, пока я тщетно пытался уклониться от неукротимого пламени. И мне вспомнилось еще одно имя. Яма. Индусский бог смерти. «Он скоро объявится», — подумал я. А потом моя душа будет гореть в пламени вместе с другими душами.

Что с моей кармой? Вереница мыслей успела пронестись в моей голове, пока я размышлял, как мог оказаться здесь. Что с моей кармой?

Согласно моей религии, карма означает, что будущая жизнь определяется твоими поступками в этой жизни и в предыдущих. «Битлз» резюмировали концепцию кармы для западной поп-культуры в своей песне «Конец», в которой мы читаем следующие слова: «Сколько любви ты получаешь, столько любви ты отдаешь».

«Конечно же, ты не любил», — услышал я.

Я услышал эту фразу, словно ее произнесли в самое ухо. «Конечно же, ты не любил». Я оглянулся, но не увидел никого. Это была телепатия, но эти слова были так убедительны, что их вполне мог сказать Бог.

«Ты вел материалистический и эгоистичный образ жизни», — продолжал тот же голос.

Я знал, что слышу правду, и смутился.

За много лет я перестал сочувствовать больным. Я выполнял свою работу как робот, а не как человек. Я видел в своих пациентах источник дохода, людей, которые могут принести мне славу и богатство в обмен на услуги анестезиолога, которые я мог им предложить. Как врач, я хорошо справлялся со своими обязанностями. Но меня очень мало волновало, что я работаю с людьми.

Если я и проявлял простое человеческое сочувствие, то только потому, что этот больной мог оказаться мне полезным благодаря своему положению в обществе или же увеличил бы мое состояние. Не очень богатые или умные пациенты считали меня равнодушным врачом, хотя и поставившим цель — вылечить их быстро и эффективно.

Там, на краю ада, я вспомнил женщину, обратившуюся в мое анестезиологическое отделение с жалобами на хронический артрит. Это была сильная физическая боль, но моя пациентка плакала не только поэтому.

«Мне нужно с вами поговорить, доктор, — причитала она. — У моего мужа рак легких. Он умирает, а я не знаю, что делать».

«Был бы рад с вами поговорить, — сказал я, выписывая и протягивая ей рецепт на обезболивающие и снотворные. — Но меня ждут пациенты». И ушел.

Я вспомнил еще одну трагедию, которую спокойно проигнорировал. Мы только закончили операцию на открытом сердце, но не смогли его завести. Несколько раз мы пускали электрический разряд, но оно не шелохнулось. Безутешный хирург продолжал попытки. Много, много раз он прижимал электроды, ждал, снимал и прижимал снова. В итоге он объявил, что пациент мертв.

Мы вышли из операционной и поплелись вниз по коридору, чтобы сообщить семье о смерти ее главы. Хирург был потрясен пережитым. Он резко ссутулился и дребезжащим от волнения голосом сообщил собравшимся трагическую новость. Убитые горем люди крепко обнялись и разрыдались, понимая, что уже никогда не заговорят с человеком, которого они так любили.

Меня же совсем не тронул этот непродолжительный разговор. Я мог думать только об очередной операции и о том, как вернусь домой, сяду за компьютер и начну играть на бирже. Я жил словно робот. Я хорошо научился скрывать эмоции. И потом, что не под силу даже роботу, я приучил себя думать только о себе. В определенном смысле это было даже необходимо. Через полчаса я собирался воодушевить еще одного пациента перед подготовкой его к операции. Моя жизнь была полна стрессов, и на осознание эмоций у меня просто не было времени. Вечером я пропускал два-три стаканчика шотландского виски, а в шесть утра уже был на ногах. По дороге в больницу я пил кофе и закусывал сандвичем. Прежде чем приступить к операции, я проверял фондовый рынок, чтобы убедиться в правильности моих прогнозов по самым ценным активам. Мои эмоции были надежно спрятаны за стеной моих богатств.