Умелец - [4]

– Ну-ну, – по-русски сказал генерал и засмеялся.

Тем временем американские механики закончили осмотр «харриера» и доложили, что машина совершенно исправна и можно лететь.

Новый пилот, прибывший вместе с остальными вопросительно посмотрел на генерала.

Генерал разрешающе кивнул головой, и пилот побежал к самолёту.

Все стояли смотрели, как он ловко вскарабкался в кабину, задвинул фонарь, быстро проверил приборы, запустил двигатели, соединил в кольцо большой и указательный пальцы правой руки – все, мол, о, кей! – и тяжёлая грозная машина со свистом и рёвом оторвалась от земли, развернулась и легко пошла вверх.

Солнце плясало на её серебристых крыльях, и всем было хорошо видно, как «харриер», не набрав и двух сотен метров высоты, вдруг просто исчез.

Только что он был, и вот его уже нет.

И никакого взрыва, и никакой вспышки света. Как корова языком слизала.

– Т-твою мать… – севшим голосом сказал русский полковник, а сухощавый американский генерал, окинув Акима ледяным взглядом, обратился к полковнику со следующими словами, которые незамедлительно перевели на русский:

– Надеюсь, господин полковник. Вы понимаете, что этого человека (он кивком головы указал на Акима, рядом с которым уже выросли два здоровенных морских пехотинца армии США) необходимо забрать с собой для проведения тщательного расследования?

– Не сомневайтесь, генерал, – сказал Аким, с усмешкой покосившись на свой эскорт. – Разумеется, я отправлюсь с вами. Понятия не имею, что случилось с «харриером», но уверен, что ничего страшного. Все со временем выяснится. Юра, присмотришь за машиной и домом, ладно?

– Э-э… – только и смог сказать потрясённый Агапкин.

Прошло два часа.

В штабе учений Аким успел дважды с подробностями рассказать о своих «затмениях», все более убеждаясь, что ему не верят ни на грош. Он уж совсем было собрался замкнуться в гордом молчании, но тут прибежал лейтенант-связист и доложил, что только что по спутниковой связи было получено сообщение из Штатов: исчезнувший в русском небе «харриер» уже два часа, как благополучно приземлился на одной их американских баз ВВС.

– Я же говорил, что с ним ничего не случится! – обрадовался Аким.

Не потребовалось много времени, чтобы выяснить: истребитель вертикального взлёта и посадки преодолел расстояние в несколько тысяч километров практически мгновенно.

Пилот рассказал, что он, взлетая, вспомнил почему-то родную военную базу, на которой проходил службу, подумав при этом, что забавно было бы сейчас там оказаться, – и в ту же секунду его «харриер» завис над лётным полем этой самой базы. По словам лётчика, он при этом ничего особенного не почувствовал – всё произошло как в кино при смене кадра.

– Чертовщина какая-то, – сдвинул на затылок фуражку американский генерал. – Получается, что обычный самолёт переоборудовали в течение какого-то часа при помощи отвёртки и плоскогубцев…

– И такой-то матери, – подсказал кто-то из русских офицеров, нервно при этом хохотнув.

– Что?

– Да нет, ничего. Просто есть один такой старый анекдот про русских умельцев, – объяснили ему.

Генерал пожелал, чтобы потом ему этот анекдот обязательно рассказали и продолжил:

– Так вот, если человек способен за час переоборудовать современный боевой истребитель так, что тот становится управляем при помощи мысли и мгновенно преодолевает любые расстояния… я даже не знаю, господа, как такого человека назвать и что с ним делать. Это не просто переворот в технологии, это… это… – он махнул рукой и умолк.

Прошло полгода.

Акима Петровича Ковальчука поместили на жутко засекреченную научно-военную базу где-то на Урале и установили за ним неусыпный надзор. Он сам на это согласился, понимая, что карты раскрыты и деваться некуда. Опять же его патриотические чувства сыграли здесь не последнюю роль.

Сбылось то, чего он всегда больше всего боялся: его действительно опутывали проводами и облепливали датчиками. Даже во сне десятки приборов следили за его состоянием, а уж во время работы и подавно.

Плохо, однако, было то, что с тех пор, как Акима поместили на секретную базу, его так называемое «затмение» совершено перестало на него находить.

Он по-прежнему руками и сердцем чувствовал любую поломку в любом устройстве или механизме, окружающие его специалисты просто диву давались, когда он с необыкновенной лёгкостью чинил их сложнейшие, хитроумно выведенные из строя приборы, но… Но это было всё. Приборы и механизмы приводились в порядок и прекрасно работали, однако новых дополнительных и каких-то особых качеств не приобретали.

Психологи объясняли данный феномен тем, что творческий человек, подобный Акиму, не может работать с полной отдачей, находясь в неволе. Ему нужна свобода. А значит, говорили они, его необходимо отпустить в родной Семиглавск,дать спокойно жить прежней жизнью и уже тогда ненавязчиво подбрасывать все эти электронные и механические задачки. Глядишь, чудесная способность и вернётся.

Военные, однако, боялись отпускать Акима, резонно полагая, что на свободе ему грозит опасность быть украденным или даже убитым.

– Испанский писатель Сервантес де Сааведра отлично писал в тюрьме, – обычно отвечал на доводы психологов полковник Белобоков, курирующий проект со стороны контрразведки. – А знаменитые сталинские «шарашки»? Чем не пример творческого взлёта! Чем хуже наш наш Аким, спрашивается? Он просто ещё не привык. Подождём ещё. Опять же у нас, всё-таки, не тюрьма, а просто строго засекреченное научное заведение.