Ум и воля полководца (Сталин в области пограничных явлений) - [3]

Можно ли в ней наконец-то разобраться и постичь ее законы?

Стремясь положительно ответить на этот вопрос — а это и есть цель данной книги, — отметим заранее следующее. Новая логика, выглядящая на поверхности вещей как логика кошмара, есть отражение отчасти тех революционных событий и процессов XX-го столетия, которые, по сути дела, не имеют исторических аналогов. Мы имеем дело с логикой пограничных проблем, т. е. тех предельных ситуаций, которые вынуждают изучать связи между психическим и физическим, душой и телом, жизнью и смертью, бытием и небытием. Все эти связи обобщаются в одном отношении — отношении между конечным и бесконечным, где теряет свою силу логический закон исключенного третьего, и приходится логический выбор останавливать на недопустимом, с точки зрения аристотелевской логики, противоречии (антиномии), заключающем в себе проблему.

Такая новая — не-аристотелева, не-евклидова — логика действительно была разработана в начале 10-х годов текущего столетия русским мыслителем Н. А. Васильевым под названием воображаемой логики (по аналогии с воображаемой геометрией Н. И. Лобачевского).

Посмотрим же под этим углом зрения на непостижимый (до сих пор) феномен Сталина. Сначала — одно беспристрастное свидетельство незаурядного государственного деятеля, никогда не питавшего симпатий ни к Сталину, ни к России, ни к русскому народу. Имеется в виду У. Черчилль. В декабре 1959 года он произнес речь в английской палате лордов по случаю 80-летия со дня рождения Сталина. Нам придется процитировать ее значительную часть, чтобы, по возможности, охватить разные стороны личности полководца. «Большим счастьем для России, — говорил Черчилль, — было то, что в годы тяжелых испытаний Россию возглавил гений и непоколебимый полководец И. В. Сталин. Он был выдающейся личностью, импонирующей нашему жесткому времени, в котором протекала его жизнь. Сталин был человеком необычайной энергии, несгибаемой силы воли, огромной эрудиции, вместе с тем человеком резким, жестким, беспощадным как в деле, так и в беседе, которому даже я, воспитанный в английском парламенте, не мог противостоять. Сталин прежде всего обладал чувством юмора и сарказма, а также способностью точно выражать свои мысли». И далее у Черчилля идет признание относительно того, что всякие попытки втиснуть личность Сталина в какую-либо классификационную схему обречены на провал: «Сталин речи писал только сам, в его произведениях всегда звучала исполинская сила. Эта сила настолько велика, что он оказался неповторимым среди руководителей всех времен и народов. Сталин при встрече производил величайшее впечатление. Его влияние на людей неотразимо. Когда он входил в зал заседаний Ялтинской конференции, все мы, словно по команде, вставали и, странное дело, почему-то держали руки ПО ШВАМ» (выделено мой, — Л. А.). Попробуем понять, ссылаясь пока на высказывания Черчилля, в чем же заключается феномен абсолютной неповторимости. Вот он указывает, что Сталин обладал глубокой, осмысленной мудростью. «Он был непревзойденным мастером, умевшим находить в трудные минуты пути выхода из самого безвыходного положения. В самые трагические моменты, а также в моменты торжества, он был одинаково сдержанным, никогда не поддававшимся эмоциям. Он был необычайно сложной личностью». Наверное, всем этим качествам можно все-таки подобрать какие-то исторические аналоги. Но вот черта, выделенная автором речи, которая уже никаких аналогов не имеет: «Это был человек, который своего врага уничтожал руками своих врагов, заставляя даже нас, которых называл империалистами, воевать против империалистов».

Апофеоз антиимпериалистической войны, в которой империалисты вынуждены были воевать против империалистов, не возник на пустом месте. Если в этом факторе мы видим заслугу Сталина, то должны, наконец, увидеть и другое, Победа в Великой Отечественной войне была подготовлена в конечном счете, несмотря на неизбежные ошибки и временные поражения, всем опытом предшествующей сталинской тоталитарной борьбы, породившей понятие «логики кошмара». Логикой кошмара она предстала для тех, имя кому «легион». (Напомним евангельский эпизод изгнания бесов. «Иисус спросил его: как тебе имя? Он сказал: „легион“, потому что много бесов вошло в него» Лк., 8, 301).

Для тех читателей, кто к мистическому опыту относится с подозрением, попытаемся пояснить существо проблемы на языке более понятных социальных явлений: неповторимый феномен Сталина был порожден не встречавшимися никогда ранее историческими обстоятельствами.

Мы знаем, что уже не одну сотню лет наряду с нормальным миром человеческого общежития существует другой, параллельный ему мир — мир криминальной уголовщины. И если мы хотим правильно понять сущность российской революции 1917 года, мы должны, хотя бы в порядке умственного эксперимента, построить модель переворота, в результате которого вышеназванные миры поменяются местами, и государством начнет управлять уголовный элемент. Такие модели, имитирующие революцию 1917 года, уже строились не один раз. Тогда возникает вопрос: почему же они не подвели нас к более адекватному пониманию революции и всех ее социальных последствий? Да потому, что до недавнего времени всячески затемнялась структура уголовного мира. Гетерогенные (неоднородные) отношения последнего пытались обрисовать одним серым цветом (ночью все кошки серы!), хотя заранее было известно, что социальные отношения в системе уголовного мира не могут не быть отражением отношений между людьми (группами, сословиями, классами) в здоровой части общества. (Едва ли стоит лишний раз напоминать о постоянном «обмене веществ» между обеими частями общества).