Улыбка сфинкса - [5]

Египтологи раскрыли настоящее имя сфинкса — Хоремхет (по-гречески — Хармахис), значащее «Хор (Гор) на небосклоне». Хором египтяне называли обожествляемого фараона, а горизонтом или небосклоном — место, где он после смерти сливается с богом солнца, начиная свое вечное путешествие по небу. В период Среднего и Нового царств сфинксы нередко изображались и с головой барана или сокола. В Карнакском храме, например, сохранилась целая аллея бараноголовых сфинксов, посвященных богу Хнуму[4].

Однако Большой сфинкс в Гизе — наиболее древний из известных нам египетских сфинксов. В эпоху Древнего царства культ Харемахета еще не оформился, и археологи могут только предполагать, какой смысл вкладывала фантазия древних египтян в образ этого мифического существа. По всей вероятности, сфинкс и в этот период олицетворял мудрость, загадочность и власть обожествленного фараона. Кроме того, если судить по тому, что сфинксы обычно находились около крупных храмов или пирамид, они были призваны играть роль стражей этих священных мест.

Археологи до сих пор не могут дать исчерпывающих ответов на многие вопросы, связанные с Большим сфинксом. Ряд из них еще сравнительно недавно отстаивал мнение о том, что сфинкс гораздо древнее пирамид в Гизе и сходство его лица с лицом Хефрена не более чем случайность.

Что же говорить о временах, когда египтология еще не существовала или делала свои первые шаги? В этот период и родилась загадка сфинкса, над которой бились многие ученые прошлого. Как всегда или почти всегда случалось с памятниками древнеегипетской культуры, смысл или символику которых трудно было уловить, не обладая конкретными знаниями о религии древних египтян, вокруг сфинкса начала нагнетаться многозначительная таинственность. Первыми за это взялись древние греки. Образ сфинкса с его знаменитой загадкой, разгаданной Эдипом, попал в их мифологию, хотя и в трансформированном виде[5]. Молчание Геродота о сфинксе было истолковано позднейшими авторами как нежелание открыть одну из тайн египетских храмов, о которых, возможно, рассказали ему сопровождавшие его жрецы. Никому как-то и в голову не приходило, что во времена Геродота сфинкс попросту мог быть занесен песком (до того, как его обнесли в 1925 г. оградой, требовалось всего не более 50–60 лет, чтобы сфинкс оказался полностью погребенным под песчаными заносами). Постепенно Большой сфинкс превратился как бы в символ тайны, которой была окутана история древнего Египта.

Интересно, что почти каждый из путешественников прошлого судил о сфинксе на основании сложившихся у него под влиянием определенной исторической эпохи взглядов и представлений. Не составляли в этом отношении исключения и русские путешественники XIX в. Любопытный образец христианско-схоластической трактовки символики сфинкса дает архимандрит Порфирий Успенский, много поездивший по Египту и Синаю. Ссылаясь на мнение известного богослова Климента Александрийского, он высказал предположение, что египетские жрецы видели в сфинксе символ «разнородных сочетаний стихий мира», «знамение лада в природе и напоминание наблюдателю о том, что познание бога и естества весьма трудно». «В самом деле, сфинксы выражают эти три понятия. Так как женское тело[6] обозначало, по мнению древних, влажную силу природы, а тело львиное — стихию огненную, то соединение сих двух тел в сфинксе служило образом сочетания воды и огня, кои, по учению египтян, составляют основу всей природы, и выражением гармонии, происходящей от соединения этих двух стихий. Когда сфинксу придавали лицо богини Исиды, тогда он означал природу творящую, которую можно постигать не иначе, как изучая ее постепенно, когда же виделось на нем лицо другого божества, тогда он возвещал собой возведенного в таинство, что каждое светило небесное или каждая стихия земная соответствует всемирному ладу и что мир есть загадка, предложенная человеку на удивление и изучение и для изощрения ума. Если сфинкс держал трещотку в лапе, он напоминал, что гармония существ происходит от их взаимного движения, если он был прикрыт, то давал понять, что бог, мир и человек — суть тайны, в коих сущность понять и проникнуть невозможно. Сфинкс, пожиравший тех, которые не разгадывали его, служил знамением веры, обрекающей на вечные мучения безбожников»^{3}.

Интересно рассуждает о символическом значении фигуры сфинкса и А. С. Норов. Он высказывает предположение, что сфинкс — это, возможно, «символ приращения Нила в месяцах июле и августе, когда солнце находилось в созвездии Льва и Девы»^{4}. При этом он ссылается на то, что египетские жрецы наиболее ревностно охраняли и зашифровывали те свои знания, которые были связаны с предсказаниями разливов Нила и погодных явлений, т. е. оказывали самое непосредственное влияние на жизнь и судьбы египтян. Может, конечно, возникнуть резонный вопрос: причем здесь Дева, если у Большого сфинкса на львином теле мужская голова фараона Хефрена? Дело в том, что, согласно Плутарху (а Норов на него и ссылается), сфинксы в Египте посвящались богине Нейт, предшественнице греческой Афины или римской Минервы. Поэтому объединение в фигуре сфинкса символов созвездий Льва и Девы и могучей личности фараона во времена Норова должно было представляться вполне естественным.