Улыбка Лизы. Книга 1 - [32]

И все последующие семь дней в Москве существовала только она, словно не было больше никого вокруг. Она пахла травами, и ландышами, и солнечным лугом. Он запоминал её губами. Ночи были упоительно-бессонными, и дни тоже – переполненные счастьем. Неделя пролетела в сладком бреду. Он не задумывался о дальнейших отношениях, отдавшись лёгкому и пьянящему чувству, оставаясь, как всегда, верным себе: никаких планов и обещаний. Ему казалось, что он знал её всегда, ещё до Москвы. Сыграло ли здесь роль загадочное сходство?

Иногда Пол задаёт себе вопрос: в кого же он тогда влюбился – реальную Лизу или незнакомку, пленившую Леонардо? Ни подписи, ни имени, ни эскизов, нет упоминаний в записях – только портрет, с которым не захотел расстаться. Может, Пол, как и другие, оказался под гипнотической властью романтизированной легенды? «Улыбка, в которую опасно влюбиться, но не влюбиться нельзя», – подумал он чужими словами. Но неужели тайна обаяния женщины, её вечная суть шифруется мимикой, особенным сокращением лицевых мышц? Пол осознаёт абсолютную случайность их встречи. Если бы не загадочное сходство Лизы с той женщиной, в которую когда-то был влюблён средневековый художник, вряд ли бы он обратил на неё внимание. «Благословление Леонардо, – усмехается он и спрашивает себя: – А если бы повстречалась другая, похожая на… да хотя бы на Чечилию Галлерани?» Но он не любит сослагательное наклонение, предпочитая утвердительную форму.

Их семидневная любовь оборвалась внезапно. Они случайно встретились, но также и расстались. Оба случая, как близнецовая пара, как двойники, как Лиза и Джоконда.

Эрмитаж и основную регату на Неве Пол планировал заранее. Оказалось, Лиза никогда не бывала в Ленинграде. Накануне события, перевернувшего их жизнь, он купил два билета на вечернюю «Красную стрелу» до Ленинграда. Лиза уехала утром в Химки забрать кое-что из вещей, оставленных у родственников. За час до отправления поезда они должны были встретиться на перроне Ленинградского вокзала.

Ресторан отеля, куда Пол спустился позавтракать, был почти пуст, а его ожидал сюрприз. За крайним столиком у окна сидел перед рюмкой коньяка и что-то быстро строчил в блокноте Иржи Скорцела – вечно взъерошенный синеглазый чех, злой, непримиримый ко всякой лжи. На Олимпиаду Иржи приехал с аккредитацией журналиста от французской «LE FIGARO». Он эмигрировал из Праги во Францию двенадцать лет назад. Пражская весна определила его судьбу. Унижение, испытанное им в те дни от беспомощности перед танками на Староместской площади, он так и не смог простить. Несмотря на то, что в эмиграции всё у него сложилось чудесным образом – получил университетское образование в Сорбонне, работу в престижном журнале и жил в лучшем городе Европы, – Иржи ничего не забыл.

Пол, напротив, был миролюбив. Заснеженная и загадочная «одна шестая часть суши» давно будоражила его воображение. Он немного знал о советской империи – только то, что освещалось в американской прессе, но хорошо понимал, что такое пропаганда. И ещё он привык безоговорочно доверять только своим глазам и ушам. Будучи человеком мыслящим, считал необходимым критиковать правительство и президента. Объявленный Картером бойкот Московской Олимпиады, разумеется, не поддерживал. Поэтому в Москву приехал как рядовой американец, искренне веря, что железный занавес может рухнуть, если народы будут встречаться в честной спортивной борьбе, не замешанной на политических интригах. Ну чем не «посол мира»? Во всяком случае, ещё вчера он ощущал себя таковым, а сегодня, неторопливо потягивая грузинское вино в ожидании бифштекса нужной прожарки, рассказывал другу об увиденном на Таганской площади. Привыкший полагаться лишь на собственные ощущения, он получил наглядный урок расправы над инакомыслием, впитал его всеми чувствами, включая осязание и обоняние.

– Я понял, люди могут простить многое, но только не своё унижение, – делился он с Иржи. Тот снисходительно подтрунивал над его политической наивностью, но Пол не пытался протестовать и обижаться, всё ещё пребывая в плену эмоций. – Никто не забывает и не прощает унижения, – повторил он.

– Да, но не рабы, привычные целовать свои кандалы… Хочешь новых впечатлений? – засмеялся Иржи.

Профессиональное любопытство победило – Пол не устоял перед возможностью запечатлеть на фото и другие факты попрания свободы, а по возвращении домой сделать пару громких репортажей.

– К вечеру вернёмся, – заверил его чешский друг.

Двое молчаливых русских, Сергей и Слава на раздолбаном авто, которое они называли «шестёркой», подхватили их с Иржи у отеля. Они долго ехали по Ярославскому шоссе, миновали коробки скучных новостроек и промзону с подстанциями электроустановок, разрушенные корпуса завода, дымящие жерла тепло-станции, башни элеватора и золотистые барханы зерна. Потом пошли нищие деревни. Ни газонов, ни клумб, ни асфальта. Вокруг приземистых, вросших в землю домов, почерневших от времени (и беспробудного пьянства хозяев), только ряды окученного картофеля. Пол заметил, что дома в России старятся также некрасиво, как и люди – до срока превращаясь в рухлядь.