Улыбка Кауница - [12]

- Коля, тебе нечего бояться! Я все видел, но тебе нечего бояться! - А дальше Тюрина понесло в философию. Объявив, что жизнь - штука сложная, он принялся оправдывать Николая в его же собственных глазах. Николай слушал рассеянно и недолго. Видимо, все, что ему хотелось узнать, он выяснил, и после того, как Тюрин назвал увиденное в квартире - трагической ошибкой, Николай резко оборвал его. Он вдруг засмеялся, хлопнул Тюрина по животу, да так сильно, что тот захлебнулся на полуслове.

- Ну ты даешь! Молодец! - с удовольствием похвалил он. - Тебе,

Макарыч, с трибуны надо выступать. Я люблю разговорчивых.

В это время с палату вошла медсестра с чашкой горячего кофе на общепитовском подносе. Довольная своей расторопностью, она понюхала воздух над чашкой, похвалила кофе и подошла к кровати. Но Николай быстро поднялся и начал прощаться.

- Спешу-спешу-спешу, - заторопился он. - Кофе вот Макарыч выпьет, с коньячком. А у меня дел полно.

- Ну-у, - огорчилась медсестра, - а я-то старалась.

- Это хорошо, что старалась, - похвалил Николай и посмотрел на Тюрина, а тот, дождавшись этого взгляда, расплылся в широкой улыбке, сцепил пальцы в замок и помахал двуручным кулаком над головой.

- Все будет нормально, Коля, - пообещал он.

- Смотри, не балуй, - шутливо погрозил пальцем Николай. - Завтра домой.

5

Когда Николай покинул палату, и у Тюрина выветрился из головы верноподданнический восторг, он вдруг ощутил стыд и бессильную ненависть к этому человеку. Подобное чувство Тюрин испытывал в своей жизни несколько раз, когда приходилось выбирать между позорной капитуляцией и побоями. Получалось, что Тюрин всегда выбирал унижения. В такие моменты фантазия его разыгрывалась до предела: в каждом пьяном, во всяком ханыге он видел своего палача. Тюрин очень живо мог представить, каким образом его убьет тот или иной субъект. И хотя подобные вещи с ним приключались нечасто, каждый случай он запоминал до мельчайших деталей. Вначале его терзал страх быть убитым или зверски избитым, затем наступало отрезвление, и в Тюрине просыпалась ненависть к обидчику, а уж потом, после спокойного анализа, наваливался мучительный стыд. Мысленно Тюрин разглядывал себя со стороны во время позорного инцидента, вспоминал все сказанное им, представлял выражение собственного лица, жесты, и после каждой такой экзекуции он подолгу испытывал к себе отвращение.

- Заберите это, - сказал Тюрин поскучневшей медсестре и кивнул начашку дымящегося кофе. - Я не буду.

- Дело ваше, - равнодушно ответила медсестра.

Оставшись один, Тюрин перевернулся на бок, накрыл голову подушкой и жалобно застонал. Он бормотал проклятья в адрес Николая и даже немножко всплакнул. В такие минуты, когда Тюрин особенно остро ощущал собственную ничтожность, на какое-то время он вдруг становился храбрым до безрассудства. Сколько раз в мечтах Тюрин расправлялся с самыми отпетыми головорезами: бил их ногами, разрезал ножом, сдавал в милицию, но с Николаем он ничего не мог сделать даже в этих бредовых фантазиях. Его мучитель был непобедим. Николая не брали воображаемые пули, воображаемые ножи ломались об него, как спички, воображаемая дубина отскакивала от головы Николая, и даже милиция, как воображаемая, так и реальная, ничем не могла помочь Тюрину. Оставшиеся сутки Тюрин проспал. Изредка он просыпался, вспоминал о своем позоре и снова засыпал. А когда Николай снова появился в палате, он облегченно вздохнул и даже обрадовался его приходу. Думать о справедливом возмездии рядом с этим чудовищем было невозможно, и не имело смысла. Тюрин вновь почувствовал себя щепкой посреди широкой реки и с облегчением отдался этому чувству. Совесть больше не мучила его в этот день. Тюрину было не до нее. Наоборот, ему нравился тот переполох, который поднялся из-за его отъезда. Тюрину и раньше приходилось выписываться из больниц, но тогда все выглядело очень буднично. Зато сейчас две молоденькие практикантки, щебеча, помогли ему одеться. Старшая сестра каждую минуту забегала в палату и справлялась, как идут дела. Затем Тюрина уложили на носилки, и важный доктор минут десять консультировал его, как надлежит питаться и какой соблюдать режим.

До машины Тюрина несли все те же здоровые санитары. В это время две медсестры поправляли на нем отутюженный пиджак, а гуляющие больные смотрели ему след, и Тюрин прочитал на их лицах уважительный вопрос: "Что это за птица? Не иначе как номенклатурный работник районного масштаба, а то и областного".

"Скорая" действительно оказалась скорой. До дома доехали почти мгновенно, с эффектным завыванием сирены. И когда Тюрина внесли в его квартиру, он уже не удивился тому, что комната была прибрана, постель разобрана, а на неведомо откуда появившемся журнальном столике стояла большая ваза с фруктами и несколько пузырьков с лекарствами.

Помогая себя раздевать, Тюрин думал о том, как все-таки приятно побыть иногда всеми уважаемым человеком, или хозяином, или... Дальше Тюрин не пошел, не желая портить себе настроение.

Его аккуратно положили на диван, накрыли одеялом и пожелали спокойного выздоровления. А когда Николай наконец проводил санитаров, и они остались вдвоем, Тюрин растроганно сказал: