Уля Ляпина против Ляли Хлюпиной - [11]

– Эй, заснула? – сказали сзади, и острый край пластмассового подноса больно ткнул Ульяну под ребра.

Супердевочка даже не обернулась. Это были мелочи жизни, все эти тычки и уколы, по сравнению с тем ответственным делом, которое ей предстояло выполнить.

В коридоре никого не было, только одна Ульяна. Супердевочка стояла у двери с табличкой «Кабинет биологии» и прислушивалась к непонятному бормотанию, доносящемуся с той стороны. Она еще не решила толком, что скажет, оказавшись за дверью. Главное, сначала войти. Супердевочка почему-то вспомнила Пашкину нелепую фразу: «Я однажды, когда был на продленном, заглянул в биологический кабинет, а она там стоит у шкафа и целуется с пластмассовым черепом». Уля фыркнула, представив эту картину. Затем проговорила скороговоркой: «Не отчаиваться, верить в победу и никогда не забывать улыбаться», – постучала и, не дожидаясь ответа, шагнула за опасную дверь.

Вечерина Леонардовна Делпогорло стояла у раскрытого шкафа и целовалась с черепом. Череп был искусственный, белый, он лежал у завуча на ладонях, и слепые его глазницы отвечали равнодушием и презрением. Он был выше всего земного – поцелуев, объятий, ревности и прочих человеческих проявлений обоюдных симпатий и антипатий. Он принадлежал вечности.

Ульяна как вошла в кабинет, так и встала изваянием на пороге. Пашкина фантастическая история оборачивалась суровой правдой.

Заведующая скосила взгляд и заметила нежданного посетителя. Не выпуская из рук объект своей противоестественной страсти, завуч показала глазами, чтобы Ульяна подошла ближе.

Супердевочка переборола себя и нерешительно шагнула вперед.

Вечерина Леонардовна Делпогорло немного отступила от шкафа и, отведя от лица череп, произнесла, растягивая слова:

– Бедный Йорик! Я знала его; человек бесконечно остроумный, чудеснейший выдумщик; он тысячу раз носил меня на спине; а теперь – как отвратительно мне это себе представить!

Она взглянула на Ульяну тревожно и продолжила, убитая горем:

– У меня к горлу подступает при одной мысли. Здесь были эти губы, которые я целовала сама не знаю сколько раз. Где теперь твои шутки? – Она обращалась к черепу. – Твои дурачества? Твои песни? Твои вспышки веселья, от которых всякий раз хохотал весь стол? – Голова ее безвольно повисла, подбородок уперся в грудь. – Ничего не осталось, чтобы подтрунить над собственной ужимкой? Совсем отвисла челюсть? Ступай теперь в комнату к какой-нибудь даме и скажи ей, что, хотя бы она накрасилась на целый дюйм, она все равно кончит таким лицом; посмеши ее этим. – Вечерина Леонардовна вскинула голову, взгляд ее стал суровым. Зрачками, как насадкой электродрели, она всверливалась в ничего не понимающую Ульяну. – Прошу тебя, Горацио… то есть нет, Ульяна, скажи мне одну вещь.

Супердевочка даже вздрогнула, так неожиданен был переход от черепа к ее личности.

– Какую, Вечерина Леонардовна?

– По-твоему, нормальная девочка, претендующая на роль снегурочки, способна протянуть возле дома проволоку, чтобы несчастные пешеходы ломали себе руки и ноги, спотыкаясь о невидимую преграду?

– Вы о ком? – спросила Ульяна с наивной простотой в голосе.

– Ты еще спрашиваешь? – взволнованно сказала заведующая.

Она отложила череп и вынула из учительского стола факс с компроматом на супердевочку.

– Вот доказательство твоего злодейства. Никого здесь не узнаёшь?

Завуч показала на фотографию. На темном фоне выщербленной стены за переполненными мусорными контейнерами виднелось мутная, расплывчатая фигура не то чудовища из фильма «Чужие», не то какого-то урода в скафандре, напоминающего шемякинского Петра. Рядом к небу поднималась труба, на ней темнели поперечные скобы – должно быть, чтобы взбираться к небу было и удобно и безопасно.

– Не ты ли это? – Завуч щелкнула по фотоулике, угодив наманикюренным ногтем в голову существа в скафандре. Звук был гулкий, какой бывает, когда сторож колотит в било, созывая деревенское население на собрание или пожар.

– Нет, не я, – сказала Ульяна, внимательно изучив картинку. – Очень похоже на фоторобот, а со мной никакого сходства.

– Как не ты? Почему никакого сходства? – Теперь заведующая внимательным взглядом изучала фотоизображение. – Ноги, руки, голова – все твое. И даже пальцев на руках столько же. Так что запирательства бесполезны. Вчера вечером на бульваре Парашютистов перед домом номер тринадцать ты совершила хулиганское действие, приведшее к травматической ситуации. Поэтому роль снегурочки я с тебя снимаю, а на ближайшем педсовете намерена поставить вопрос о переводе тебя в отстающий класс.

Голова Ули Ляпиной опустилась, и если бы не звание супердевочки, которые, как известно, не плачут, Ульяна точно разрыдалась бы в три ручья от обиды на такую несправедливость. Но тут ее обиженные глаза заметили на фотографии нечто, заставившее супердевочку вздрогнуть и с надеждой обратиться к заведующей.

– Вечерина Леонардовна, вот же! – Она ткнула в фотографию пальцем. – На фасаде, разве не видите? «Проспект Котельникова, дом четыре, корпус один». А вы сказали, что на бульваре Парашютистов. И дом не тот.

– Я сказала – значит, сказала, – завуч затрясла головой. – И менять свое решение не собираюсь. Может, ты и на проспекте Котельникова учинила такое же безобразие, почем мне знать? С такой, как ты, притворщицы станется.