Ультиматум - [91]

Штеммерман молча вернулся к себе, стараясь сделать так, чтобы Фуке не понял, что генерал, собственно говоря, находится под арестом.

Спустя некоторое время действительно приехал Гилле. Увидев на КП полковника Фуке, группенфюрер с подчеркнутой вежливостью сказал генералу, что он хотел бы поговорить с генералом конфиденциально. Дипломатичный Фуке положил на стол генерала проект приказа и удалился.

— Скажите мне, — начал Гилле, — о чем вы думали сегодня утром, когда давали радиограмму в штаб?

— Что за вопрос? Она уже передана.

— Передана, но не отвечает положению на данный момент. Вы должны послать в штаб новую радиограмму.

— Выберите для этой цели кого-нибудь из своей конюшни! И позаботьтесь лучше о том, чтобы мне на стол положили последние разведсводки!

Гилле пообещал прислать сводки, а затем начал осторожно давить на самое слабое место генерала. Он сказал, что утренняя радиограмма сейчас уже никому не поможет — ни солдатам Штеммермана, ни ему самому. Помощи извне они все равно не получат, а генерал этим лишь подорвет боевой дух 3-го танкового корпуса, находившегося под Лисянкой, так как поставит успех под вопрос. Пострадают прежде всего сами солдаты, а этого-то генерал и не желает. Гилле нужны были и генерал, и его новая радиограмма, которая помогла бы ему активно воздействовать на смещенного командующего. Гилле понимал, что без Штеммермана ему вряд ли удастся прикрыть прорыв и осуществить его.

Штеммерман подавил в себе презрение к садисту в очках. Быть может, позже, при допросе в ОКБ, Гилле не будет наговаривать на него. Правда, в это генерал не очень верил. Штеммерман допускал, что новая радиограмма, составленная в духе Гилле, возможно, и поможет хоть в какой-то степени танкистам Брайтса.

Генерал взял бумагу и написал: «Группа Штеммермана в состоянии прорвать фронт противника на своем участке, но осуществить второй прорыв на участке 3-го танкового корпуса она уже не сможет».

Гилле, прочитав текст, хотел найти и для второй части радиограммы генерала оптимистическое выражение, но, заметив, что генерал вот-вот снова вспылит, отказался от этого. Дав генералу радиограмму на подпись, Гилле тут же отправил ее на пункт связи. Увидев проект приказа, подготовленный полковником Фуке, группенфюрер наморщил лоб.

— Генерал, почему вы делаете подобные шаги за моей спиной? — Тон у Гилле был укоризненный. — А суть дела такова: вам же самому станет нехорошо при одной только мысли, что беспомощные тяжелораненые попадут в руки большевиков, которые их бесчеловечно уничтожат.

— Раненых, — твердо начал генерал, — при любых условиях необходимо оградить от опасностей.

— Но самой большой опасностью для них будет то, что предлагаете вы! Это же безответственно!

— Я не собираюсь спорить с вами о том, что безответственно, а что нет. Мое личное чувство ответственности по отношению к раненым запрещает мне втягивать их в операцию, успех которой далеко не в последнюю очередь будет зависеть от темпа ее проведения.

— Раненые находятся в третьей правой колонне… — Гилле хотел, чтобы Штеммерман откровенно изложил ему свою точку зрения.

— Вот именно! — оживился генерал. — Правая колонна и без того теряет свою мобильность из-за обозов, а если в нее вольются повозки с ранеными, она вообще потеряет все шансы выйти в район Лисянки.

Штеммерман в этот момент, видимо, забыл о том, кто находится перед ним. Он начал объяснять, что большинство тяжелораненых нетранспортабельны и, по мнению врачей, вообще не перенесут «прыжка в район Лисянки», как и многие легкораненые. Всю тяжесть прорыва удастся вынести лишь немногим из них.

— Именно поэтому я приказал оставить здесь всех нетранспортабельных тяжелораненых и всех легкораненых, которые не в состоянии самостоятельно передвигаться. Пусть они остаются в районе Шандеровки, — закончил генерал свое объяснение, кладя руку на проект приказа, написанный полковником Фуке.

— Вы приказали? — Гилле вскочил как ужаленный. Находясь на совещании командиров, он был уверен, что твердо держит власть в своих руках, а тут столь странное самоуправство! — Мне очень жаль, но я еще раз должен напомнить о приказе ОКБ.

— Группенфюрер! — Генерал рывком сбросил шинель с плеч и встал. — В интересах наших войск я прошу вас оставить мне свободными руки! Дайте мне довести эту операцию до конца! У нас еще есть время, чтобы изменить план. Три колонны… Это же неслыханно… Это просто преступление!

Лицо Гилле словно окаменело. Даже в приказе о раненых он разглядел тайное намерение генерала сделать так, чтобы часть еще боеспособных сил попала в русский плен. Мало того, что Штеммерман выступил против его приказов, он даже дерзнул критиковать его план прорыва. Нет, этому человеку ни в коем случае нельзя доверить командовать прикрытием отходящих войск; Штеммерман потом в ОКБ разнесет в пух и прах его самого, Гилле, и то, как он руководил проведением всей операции. Как только генерал закончил говорить и выжидающе уставился на группенфюрера, тот, охваченный порывом честолюбия и желанием поскорее провести задуманную им операцию, молча схватил приказ о раненых и, разорвав его на мелкие куски, бросил обрывки на стол.