Ультиматум - [83]

Будучи адъютантом Бека еще в 1936 году, Шульце-Бютгер был посвящен в планы военного переворота в Испании и хорошо знал, какую важную роль сыграл в этом путче адмирал. Еще в 1916 году молодой морской офицер Канарис служил в военно-морской разведке. Именно он разыскал тогда тайные опорные пункты для снабжения всем необходимым германского подводного флота в Атлантике и на Средиземном море, а также подкупил вождей североафриканских племен, пообещав им военную и финансовую помощь, необходимую для ведения «святой войны» против Франции и Англии. При этом он установил самую тесную связь с молодым в ту пору испанским офицером по фамилии Франко, провозглашенным в 1936 году с прямого одобрения Геринга главнокомандующим испанской контрреволюцией. Затем Канарис отправился на самолете к своему другу, начальнику итальянской секретной службы, вместе с которым они уговорили Муссолини начать военную интервенцию в Испании. Не удовлетворившись сделанным, Канарис с полного согласия Франко создал в Испании своеобразный филиал германского абвера, занимавшегося подготовкой диверсионных групп, которым предстояло действовать в глубоком тылу противника. Из числа подготовленных там людей Канарис сформировал для действий на Восточном фронте пресловутую дивизию «Бранденбург». С другой стороны, хотя Канарис и помог выцарапать из лап Гиммлера некоторых попавших в гестапо заговорщиков, прикрыв их задачами абвера, которые они якобы выполняли, и хотя в настоящее время он, быть может, еще и был полезен группе, положение которой так осложнилось, Шульце-Бютгер, несмотря на все это, не доверял ни Канарису, ни всем тем, кто торговался с западными державами.

Далекий от того, чтобы симпатизировать русским или вообще коммунистам, Шульце-Бютгер, опытный офицер генерального штаба, расценивал военное положение Германии в данный момент как явно безнадежное и, исходя из этого, не одобрял попыток продлить эту войну. Однако в последнее время все старания группы Бека — Герделера сводились как раз к продолжению войны, к бесконечному сокращению германской армии путем повторения десятков Сталинградов, о чем, собственно, и свидетельствовала Корсунь-Шевченковская операция.

Фундингер решил использовать последнюю возможность, которая ему представилась, чтобы сделать еще что-то полезное ради того дела, на которое он отважился. Понимая, что он разговаривает, так сказать, с первым офицером генерального штаба при штабе группы армий, который завтра, а может быть, даже сегодня будет в какой-то степени решать судьбу окруженных, Фундингер напрямик спросил подполковника, как он думает оправдаться после окончания войны, поскольку подполковник является одним из главных виновников всего, что происходит.

Подполковник поздно понял, что зашел слишком далеко. Из безвредных, казалось бы, вопросов образовалась целая лавина, которая увлекла его за собой, и это еще раз заставило его серьезно задуматься над целями, которые преследовали члены «Крайзауэрского кружка».

Шульце-Бютгер, подобно Беку и Герделеру, не мог не согласиться, что требование о наказании военных преступников является справедливым. До сих пор он относил это только к Гитлеру, Герингу, Геббельсу, Гиммлеру и всем прочим заправилам нацистской партии.

Призыв Фундингера, который он решительно отклонил, все-таки навел его на мысль, что и военные несут ответственность за развязывание войны. Мысленно подполковник старался как-то обелить себя, доказать свою непричастность к разрушениям немцами городов и сел, расстрелам в Бабьем Яре и бесчисленных лагерях смерти, организованных нацистами на оккупированной территории СССР, отмежеваться от виселиц, от камер пыток и машин-душегубок, отмежеваться от всех варварских актов, совершенных против русской культуры, отмежеваться от всех ужасов, которые творились его соотечественниками в районе действий группы армий «Юг». Многое из совершенного лежало на совести Манштейна. Однако Шульце-Бютгер понимал: если он обвинит фельдмаршала в совершении этих преступлений, то тем самым признает виновным и себя.

Мысль об этом так испугала подполковника, что он сразу же прервал разговор с Фундингером и громко позвал часовых, стоявших за дверью.

— Увести! — коротко приказал он.

Фундингер встал.

— Вы знаете, что сейчас со мной сделают! — сказал он. — Я вижу по вашему лицу — вы знаете, что меня ждет. Но имейте в виду, вам никогда не забыть этого… — Вырвавшись из рук часовых, тащивших его к двери, Фундингер успел крикнуть: — Почему вы не смотрите мне в глаза? Лучше сами расстреляйте меня!

Кровь прилила к голове подполковника, в висках застучало.

— Увести! — еще раз приказал он солдатам.

— Все, что я вам тут сказал, — выкрикнул Фундингер уже от двери, — будет вечно звучать у вас в ушах… до тех пор, пока вы наконец не решитесь сделать хоть что-нибудь хорошее!

На окраине города, недалеко от того места, где погиб Гельмут, группа карателей, состоявшая из семи гитлеровских солдат под командованием старого капитана, расстреляла Гейнца Фундингера.

В то же самое время Манштейн вызвал к себе подполковника Шульце-Бютгера и сообщил ему свое решение: он приказывает группе генерала Штеммермана попытаться самостоятельно вырваться из котла.