Ультиматум - [44]

А смерть тем временем собирала свой богатый урожай. Потери в людях у немцев росли с каждым днем. Словно снег под жаркими лучами рано наступившей весны, полки «таяли до батальонов, а батальоны до численности боевых групп». Так, например, в 108-м пехотном полку, действовавшем вместе с танковой дивизией еще под Кировоградом и оказавшемся в котле, насчитывалось всего до семидесяти солдат и офицеров. Не лучше выглядел и 544-й полк 389-й дивизии. Другая «боевая группа» этой же дивизии в течение шести дней находилась под командованием трех офицеров: сначала ею командовал капитан Цайлинг, которого сняли за неповиновение; затем обер-лейтенант Кройпле, которого убили спустя двое суток; и, наконец, обер-лейтенант Флах, который прокомандовал группой всего лишь сутки и сошел с ума, когда его группа одновременно подверглась артиллерийскому обстрелу и бомбардировке с воздуха. По словам очевидцев, остатки группы — а осталось всего-навсего двадцать автоматчиков — не выдержали и сдались русским.

Гитлеровские солдаты начали внимательно слушать передачи через говорящие окопные установки, в которых рассказывалось о движении немцев за свободу. Солдаты горячо дискутировали по поводу листовок, под которыми стояли подписи именитых немцев, и на всякий случай сохраняли их, цепляясь за них как утопающий за соломинку. Не менее оживленно обсуждалось и письмо полковника Луитпольда Штайдле к командиру 389-й пехотной дивизии генералу Крузе, доставленное бывшим ефрейтором 544-го пехотного полка этой же дивизии Якобом Хельмутом. Даже солдаты, которые ранее относились с полным равнодушием к воззваниям комитета «Свободная Германия», теперь уже внимательно прислушивались к ним и старались раздобыть листовки комитета, чтобы прочесть их и обсудить.

Больше того, жаркие споры по поводу этих листовок разгорались даже в штабах. Однако господа офицеры, делая вид, что не замечают всего этого, старались подтянуть воинскую дисциплину, во что бы то ни стало поднять моральное состояние солдат, вселить в них оптимизм. Однако в действительности сами они придерживались на этот счет совсем иного мнения. Радисты, телефонисты, ординарцы и шоферы вольно или невольно слышали такие разговоры, свидетельствующие о том, что господа офицеры среднего звена в своем большинстве готовы сложить оружие.

Обер-лейтенант Торстен Фехнер, батарея которого находилась в боевой готовности на огневой позиции позади Стеблева, избегал вести какие бы то ни было разговоры со своими солдатами или командирами соседних подразделений о капитуляции. Встреча с советскими парламентерами и приказ командования о прекращении огня не только сбили его с толку, но и основательно запутали. Ничего не понимая, он задавал себе вопрос, что же может принести ему суббота, 9 февраля, и что именно он ждет от этого дня. Ему было ясно, что отклонение предложения о капитуляции будет означать не что иное, как продолжение борьбы, но более жестокой, чем ранее, повторение операции на прорыв, в которой с обеих сторон будет задействовано огромное количество войск: пехоты, танков, артиллерии и авиации, что, в свою очередь, повлечет за собой еще большие потери в живой силе и технике. И лишь принятие условий капитуляции положило бы конец всем страхам и ужасам. Возможно, тогда-то он и увидится снова с Райнером, который был его другом до этого и, как надеялся Торстен, останется им в будущем. Однако капитуляция прежде всего будет означать дорогу в неизведанное. И хотя Фехнер отнюдь не верил в то, что русские не берут в плен, а расстреливают на месте, он не допускал и мысли о том, чтобы подать солдатам идею сдаться в плен. Он даже попытался как-то поставить себя на место русского солдата и сразу же понял, какую вину взвалили на свои плечи немцы, напав на Советский Союз, не говоря уже о причиненных русским разрушениях и о тех варварствах, которые творились немцами на русской земле. Сознание этой вины росло в Фехнере с каждым днем, а к утру этого дня оно превратилось в настоящую муку.

Чтобы хоть чем-то занять себя, он тщетно пытался дозвониться из штаба соседнего батальона к своему отцу, хотя последний разговор с отцом не сулил Торстену ничего обнадеживающего. После долгих попыток наконец удалось связаться со штабом бригады.

— Господин полковник находится в штабе корпуса на совещании, — лаконично ответили ему.

В девять часов утра на участке фронта под Стеблевом по-прежнему царили тишина и спокойствие, что вселяло оставшимся в живых немецким солдатам слабую надежду на то, что генерал Штеммерман в конце концов примет правильное решение, которое так или иначе приведет к окончанию битвы.

* * *

В штабе 11-го армейского корпуса царило напряженное ожидание: каждую минуту должен был прийти ответ командующего 8-й армией генерала Вёлера. Однако генерал Штеммерман отнюдь не старался добиваться каких бы то ни было послаблений при ведении переговоров о капитуляции. Он использовал время на то, чтобы вместе с полковниками Фехнером и Фуке изыскать возможности вести переговоры с командованием 1-го и 2-го Украинских фронтов в совершенно другом направлении, а именно — о возможности, как он говорил, свободного выхода войск из котла без оружия и снаряжения.