Ультиматум - [3]

По площади со всех сторон к машинам бежали солдаты и офицеры, вскакивали в кабины. Они пытались завести моторы, но безуспешно. Прошло довольно много времени, прежде чем они сообразили, что все это подстроено беглецами: моторы не заводились.

— Где часовой? — закричал взбешенный унтершарфюрер. — Почему машины не охраняются? Безобразие! Грузовик… Ваше подразделение… — Ледяной ветер унес его слова в сторону.

Воспользовавшись общей суматохой, Руст нырнул между домами туда, где исчез неизвестный, перелез через забор и побежал через сады в том направлении, где шоссе по ту сторону реки делало петлю, удаляясь от города. Свежие следы на снегу и сломанные ветки деревьев подтвердили его догадку: человеку, опоздавшему на грузовик, будь то Эрнст или кто другой, оставалась только одна дорога — именно эта. Задыхаясь, Руст бежал по глубокому снегу. Он то и дело останавливался, чтобы хоть немного перевести дух. Желудочное заболевание, из-за которого он попал в лазарет, очень ослабило его. В стороне он неожиданно увидел грузовик, мчавшийся на большой скорости.

«Может быть, тот человек все-таки успел вскочить? Но тогда почему я не слышал скрипа тормозов?»

В сердцах Руст бросил шапку на снег, досадуя на себя за то, что прибежал слишком поздно. Ночной мороз щипал его непокрытую голову. Опомнившись, Руст мысленно спросил себя, что же он, собственно, намеревался делать и зачем расстегнул кобуру.

По следам неизвестного Руст пошел дальше, к мосту. Мысли его сильно путались. За мостом следы внезапно оборвались. Руст нагнулся. На снегу он явно рассмотрел вмятину: здесь человек, видимо, упал. Рядом темнело кровавое пятно.

Руст выпрямился и огляделся. Местность была холмистой и трудно просматривалась. Он внимательно пригляделся к стоявшим неподалеку крестьянским домикам. Нигде ни огонька. Тихо. Жутковато. Он уже собирался вернуться, но тут заметил, что на снегу возле темного пятна крови что-то лежит. Это оказался листок бумаги. Руст поднял его. За такими листовками последнее лето охотились офицеры. Раньше пропагандистские листовки выпускали русские, теперь же их писали сами немцы.

Зажав листовку в кулаке, Руст сунул руку в карман шинели. Из другого кармана достал сигарету. Вернувшись на площадь, Руст смешался с толпой солдат, которые собрались в группы по нескольку человек, обсуждая случившееся. Кроме жандарма, о котором, впрочем, никто не сожалел, раненых не было. Единственное, что беспокоило всех, так это то, что телефонные провода оказались перерезанными и не было возможности позвонить в соседние части, чтобы предупредить других.

— И как только они отважились заехать так далеко за линию фронта? — задумчиво пробормотал усатый солдат.

— Ха, как далеко! — возразил ему молоденький ефрейтор-санитар. — А ты вообще-то знаешь, где сейчас проходит линия фронта?

— Однако, что ни говори, люди они мужественные, в храбрости им не откажешь, — осторожно проговорил его сосед, боязливо оглядываясь по сторонам.

— Интересно, что они за люди? — спросил усатый, повернувшись к Русту. — Ты как думаешь?

— Что они за люди? — Руст недоуменно пожал плечами. Перед глазами у него снова возникли вмятины на снегу, кровавое пятно, листовка и темные, безмолвные дома вокруг. «Есть ли у них врач? — додумал он. — Обратиться за медицинской помощью сюда они не могли: наш враз выдал бы их из страха». — Понятия не имею, — уклончиво ответил Руст на вопрос усатого.

Руст отошел от группы, не спеша пересек правильный прямоугольник площади и отправился разыскивать своих друзей из лазарета.

«Мужества… — размышлял он про себя. — Достаточно ли его у меня? Наверное, нет. Думаю, что только из-за этого я и не перешел тогда с Эрнстом на сторону русских».

* * *

Никто да находившихся в лазарете не заметил отсутствия Руста: всех слишком захватило происшествие в кинозале. Раненые спорили о том, как далеко уйдут «бунтовщики» на своем грузовике. Однако никто не высказывал вслух своего беспокойства относительно того, что те могут попасть в окружение и будут схвачены. Некоторые смотрели на случившееся как на безумное гусарство. Кто-то вслух жалел, что не смог досмотреть фильм.

— Даже водки нет в этой казарме! — ворчали многие.

Раздраженные, недовольные и продрогшие, они стояли на продуваемой ветрами площади, пытаясь понять, какие звуки доносятся с востока, откуда наступали советские войска. Но ветер дул с запада, и шум сражения не был слышен.

Руст механически прислушивался к разговорам, хотя все его мысли были заняты лейтенантом из кинозала.

Эрнст Тельген… Как часто на отдыхе, марше или огневой позиции, отойдя чуть в сторону от орудий, они разговаривали друг с другом. Так схожи были их судьбы, но шли они разными путями.

Эрнст задумчиво слушал рассказы Руперта о юности, о тетке из Берлина, на воспитание к которой на какое-то время отдал его отец. Мать была довольна: она всегда мечтала о том, чтобы Руперт жил спокойно, подальше от опасности, учился бы в реальной школе, а потом занялся бы изучением химии, которой очень увлекался. В то время Руперт два года занимался музыкой: еще дома отец учил его играть на виолончели. Но в 1936 году всему этому пришел конец. Леопольд Руст был брошен в тюрьму. Руперт, которому шел тогда семнадцатый год, был вынужден оставить школу и отказаться от занятий музыкой. Кровельщик Шюслер «из милости» взял к себе учеником сына социал-демократа; жена кровельщика была школьной подругой тетки Руперта и замолвила за него словечко. Чтобы хоть как-то поддержать мать, оставшуюся без средств и вынужденную работать белошвейкой, сын нанялся разносить по утрам газеты.