Ульрих Цвингли. Его жизнь и реформаторская деятельность - [27]

Но на Лютера его спокойный, полный достоинства тон производил совершенно другое впечатление. В ответ на “Дружеское толкование” появилась брошюра, полная самых грубых и высокомерных насмешек над “фантазером” и резюмировавшая свои доводы следующими словами: “Одна сторона должна служить дьяволу и быть враждебной Богу – тут не может быть средины!”

Спор, разгоравшийся все сильнее, благодаря тому, что в нем приняли участие и друзья реформаторов, очевидно, склонялся на сторону Цвингли. Учение его было принято не только в Швейцарии, но и во многих городах Южной Германии. Из германских князей некоторые также более сочувствовали взглядам Цвингли и, что всего важнее, самый популярный из них, Филипп Гессенский, открыто стал выказывать свои симпатии швейцарскому реформатору.

Но Филипп, как мы уже сказали, видел всю опасность этих споров, грозивших разделить силы протестантизма на два враждебных лагеря. Необходимо было во что бы то ни стало найти примирительную формулу, и с этою целью он решился устроить личное свидание и диспут между двумя вождями Реформации.

Диспут назначен был в Марбурге. Цвингли с радостью принял приглашение ландграфа и, опасаясь, что совет не согласится на эту опасную поездку через враждебные католические земли, решился уехать из Цюриха тайком. Уже с дороги он известил совет о своем отъезде, извиняясь за самоуправство. В Базеле к нему присоединился Эколампадий, а в Страсбурге – Мартин Буцер и Гедио.

Лютер согласился на свидание только по необходимости. Он даже просил саксонского курфюрста не давать ему отпуска и заранее писал Филиппу, что “если те не уступят, то мы разойдемся без всяких результатов”. Его сопровождали Меланхтон, Осиандр и другие.

Филипп Гессенский благоразумно распорядился, чтоб оба главных противника, раздраженных друг против друга прежней полемикой, не встретились сразу на диспуте. Чтобы дать враждующим сторонам возможность ближе ознакомиться и оценить друг друга, он предварительно устроил разговор между Лютером и Эколампадием, с одной стороны, и Цвингли с Меланхтоном, с другой. Оба друга реформаторов как более кроткие и сдержанные оппоненты должны были проложить дорогу к примирению. Мера эта действительно была удачная. Цвингли и Меланхтон скоро поняли друг друга. Последний с удивлением увидел, что учение Цвингли вовсе не так далеко от лютерова, хотя относительно причащения они так и не могли сойтись. Но Эколампадий был менее счастлив с Лютером. Последний обращался с ним очень высокомерно, не давал ему высказываться, так что, встретившись с Цвингли по выходе от Лютера, он с грустью шепнул ему: “Я напал на второго Экка”.

2 октября, в 6 часов утра, в большой рыцарской зале Марбургского замка оба реформатора, наконец, сошлись лицом к лицу. Собрание было немногочисленно (человек около 50), но состояло из отборных теологов и нескольких германских князей.

Необходимо заметить, что, помимо принципиального несогласия, Лютер вообще чувствовал антипатию к швейцарскому реформатору. Знакомый с его учением только по сообщениям других, он не понимал политического и национального элемента в его реформаторской деятельности и ставил его на одну доску с сектантами и ненавистным ему Карлштадтом, окрестив их общим названием “Schwarmer”. Уже одно швейцарское происхождение Цвингли внушало ему недоверие. Как сторонник монархического принципа, он не признавал республиканского устройства Швейцарии, считая его нераздельным с анархией и насилием.

Прения продолжались три дня. Но благодаря предвзятому решению Лютера, с самого начала написавшего пред собой на столе мелом слова “Сие есть тело Мое” в знак того, что не намерен отступать от буквы этого текста, соглашение между противниками оказалось невозможным. Тем не менее, большинство присутствующих вынесло впечатление, что победа осталась на стороне Цвингли, который не только подтверждал свои взгляды очень убедительными аргументами, но и вообще держал себя с большим достоинством. Сам Лютер впоследствии не мог не отдавать должное сдержанности и миролюбию Цвингли, говоря про него и его друзей: “Эти люди, оказывается, вовсе не так злы, они только случайно впали в заблуждение”.

Но в данную минуту, раздраженный спором, в котором внешний перевес был явно не на его стороне, он не хотел и слышать о каких-нибудь уступках. Напрасно Филипп умолял противников найти какую-нибудь примирительную формулу и не расходиться врагами. Напрасно и Цвингли со слезами на глазах просил Лютера считать реформатов братьями и не забывать, что, помимо этого спорного пункта, у них столько общего. Лютер никак не мог понять такой просьбы. Он не мог допустить и мысли, что можно любить, как братьев, людей, у которых другая вера, и считал такую терпимость доказательством того, что сами противники не придают большого значения защищаемому ими делу. Единственная уступка, на которую он, наконец, согласился, заключалась в том, что он не откажет им в той любви, какую христиане обязаны питать и к врагам. Но когда Цвингли на прощание с благородною простотой протянул ему руку, Лютер оттолкнул ее с жестким замечанием: “У вас другой дух, чем у нас”.