Улитка - [15]

В моем случае нужды в безумном отречении от родительской помощи, кроме упрямого желания настоять на своем, не было. Так какого черта я продолжаю сопротивляться судьбе, предоставившей мне карт-бланш, сижу и вычитываю синопсисы?! Подними трубку! Позвони отцу! Униженно и пристыженно признай, что ты проиграла в извечной борьбе поколений, и тут же без особого труда тебя переместят в число лучших работников любой корпорации.

Я бросила угрюмый взгляд на отражение в зеркале.

Не дождетесь вы моего покаяния…

Туго собрав волосы в хвост, вышла в коридор. Гретта, держа в руках сумку брата, стояла у двери, нетерпеливо постукивая пальцами по телефонному столику. Сколько недетской строгости и ума в этом взгляде! Эдакая маленькая училка – внешностью похожая на мать, а натурой и манерами – в бабушку. Хотя можно ли точно утверждать в период полового созревания подростка, чью внешность и темперамент он перенял?! В считанные дни его облик может измениться до неузнаваемости, а уж о непостоянстве нрава вообще лучше помолчать. Колебания настроения от нервозно-приподнятого до трагичносуицидального наполняют характер то излишней манерностью, то беспринципным нигилизмом. Бушующие гормоны превращают жизнь в культ Фатального Поражения, нередко оставляя на память шрамы от лезвий на запястьях…

…Когда мне стукнуло четырнадцать, я, девчонка из элитной спецшколы, взяла и «ушла на улицу». С замирающим сердцем влилась в огромное море неприкаянных малолеток, проповедующих романтику чердаков и подвалов, фанатично, как подобает возрасту, уверовала в религию дворовой свободы.

Я была безрассудной, порывистой, упрямой и немного по-хорошему чокнутой. Я жаждала любви безграничной, искренней, способной изменить мир, верила в смелость друзей, хрипло вопящих: «Перемен требуют наши сердца», в силу чувств Последних героев. Увы, девочки подыскивают мужей по образу и подобию своих отцов лишь после того, как сильно обожгутся на бродягах. Да и дерзкие смельчаки становятся неудачниками тоже не сразу. А впрочем, есть ли разница, каким будет плавание твоего корабля – славным или бесславным? Все мы начинаем одинаково – выпадаем росой на траве по утру – и кончаем так же. Лишь почувствуешь это нутром, сразу примиряешься с прошлыми ошибками, прощая по дороге «презренных».

При моем первом появлении в школе с железной серьгой-крестом и в кожаном напульснике наша классная дама тихонько попросила меня снять порочащие ученическую форму элементы. После выбритого затылка и черной помады на губах меня час обрабатывали на ковре у завуча-заики. Но когда на уроке психологии я изложила теорию «наркотики как средство влияния на толпу», моих родителей немедленно вызвали к директору. Нотации и стенания Ивана Андреевича продолжались больше часа. С безжалостным равнодушием юности я наблюдала за нарастающим напряжением внутри небольшого кабинета, где между окном и старым учительским столом метался высокий худой человек с первичными признаками купероза на лице.

– Наше учебное заведение, которое, как вам хорошо известно, скоро отметит столетний юбилей, не выдержит наступления неформалов. Если Свята продолжит нарушать дисциплину, сами понимаете, придется поставить вопрос о ее отчислении. Правила и традиции нужно чтить и уважать, – резюмировал директор напоследок, ядовито покосившись в мою сторону.

Желание унизить меня граничило в нем с жаждой отмщения за всех павших в педагогических войнах. Его где-то можно было понять.

Отец угрюмо молчал, предоставив матери отдуваться за двоих. Мама, которая всегда старалась избегать конфронтации, глубоко вздохнула и, опустив глаза, произнесла:

– Иван Андреевич… Не то что бы я хотела оправдать поведение Святы, но… Короткая стрижка и нестандартное мышление – это еще не повод для клейма, ведь так? В стране перемены, молодежь это чувствует глубже нас.

– Анастасия Степановна, к счастью, в нашей школе эти так называемые перемены чувствует только ваша дочь. – Тот раздраженно поджал губы. – Все остальные продолжают прилежно учиться.

– Насколько мне известно, у Святы прекрасная успеваемость, а касательно ее внешнего вида мы постараемся найти компромисс.

Спокойный голос матери стал металлическим. Злость или унижение придали не свойственный ему оттенок, сложно сказать. Но самоотверженность, проявленная в защиту взбалмошного птенца, впервые вызвала в моей душе бурю эмоций, смысл которых сводился к одному: «Сила женщины в ее детях».

– И все же я бы хотел подчеркнуть, что… – директор попытался развить свою мысль, но был грубо прерван.

– Мы вас услышали. Вопрос будет решен. – Отец резко встал и, не прощаясь, вышел из кабинета. Его белая «Волга» с визгом завернула за поворот, когда мы с мамой спустились во двор школы.

– Чего ты добиваешься? Хочешь, чтобы у папы были неприятности на работе? – устало спросила она, проводив взглядом семейный автомобиль. – Вынь эту дурацкую железку из уха, у тебя что, мало приличных серег?

– Спасибо, мам, – сказала я, благодарно сжав ее руку, но крестик не сняла.

Это мои принципы, за них я буду бороться, а отец все равно простит, хоть и ворчать будет минимум неделю.