Улисс - [36]
— А партнеры у вас хорошие?
— Ее импресарио Луис Вернер, — сказал мистер Блум. — О да, у нас все из самых видных. Дж. К. Дойл и Джон Маккормак{301} я надеюсь и. Лучшие, одним словом.
— И Мадам, — добавил с улыбкой мистер Пауэр. — Хоть упомянем последней, все равно первая.
Мистер Блум развел руками в жесте мягкой учтивости и снова сжал руки. Смит О’Брайен. Кто-то положил букет у подножия. Женщина. Наверно, годовщина смерти. Желаем еще многих счастливых. Объезжая статую Фаррелла{302}, карета бесшумно сдвинула их несопротивляющиеся колени.
Ркии: старик в темных лохмотьях протягивал с обочины свой товар, разевая рот: ркии.
— Шну-ркии, четыре на пенни.
Интересно, за что ему запретили практику. Имел свою контору на Хьюм-стрит. В том же доме, где Твиди, однофамилец Молли, королевский адвокат графства Уотерфорд. Цилиндр с тех пор сохранился. Остатки былой роскоши. Тоже в трауре. Но так скатиться, бедняга! Каждый пинает, как собаку. Последние деньки О’Каллахана{303}.
И Мадам. Двадцать минут двенадцатого. Встала. Миссис Флеминг принялась за уборку. Причесывается, напевает: voglio е non vorrei. Нет: vorrei е non[75]. Рассматривает кончики волос, не секутся ли. Mi trema un poco il[76]. Очень красиво у нее это tre: рыдающий звук. Тревожный. Трепетный. В самом слове «трепет» уже это слышится.
Глаза его скользнули по приветливому лицу мистера Пауэра. Виски седеют. Мадам: и улыбается. Я тоже улыбнулся. Улыбка доходит в любую даль. А может, просто из вежливости. Приятный человек. Интересно, это правду рассказывают насчет его содержанки? Для жены ничего приятного. Но кто-то меня уверял, будто между ними ничего плотского. Можно себе представить, тогда у них живо бы все завяло. Да, это Крофтон{304} его как-то встретил вечером, он нес ей фунт вырезки. Где же она служила? Барменша в «Джури». Или из «Мойры»?
Они проехали под фигурой Освободителя в обширном плаще.
Мартин Каннингем легонько коснулся мистера Пауэра.
— Из колена Рувимова,{305} — сказал он.
Высокий чернобородый мужчина с палкой грузно проковылял за угол слоновника Элвери{306}, показав им за спиной скрюченную горстью ладонь.
— Во всей своей девственной красе, — сказал мистер Пауэр.
Мистер Дедал, поглядев вслед ковыляющей фигуре, пожелал кротко:
— Чтоб тебе сатана пропорол печенки!
Мистер Пауэр, зашедшись неудержимым смехом, заслонил лицо от окна, когда карета проезжала статую Грэя.
— Мы все это испытали, — заметил неопределенно Мартин Каннингем.
Глаза его встретились с глазами мистера Блума. Погладив свою бороду, он добавил:
— Ну, скажем, почти все из нас.
Мистер Блум заговорил с внезапною живостью, вглядываясь в лица спутников.
— Это просто отличная история, что ходит насчет Рувима Дж. и его сына.
— Про лодочника? — спросил мистер Пауэр.
— Да-да. Отличная ведь история?
— А что там? — спросил мистер Дедал. — Я не слышал.
— Там возникла какая-то девица, — начал мистер Блум, — и он решил услать его от греха подальше на остров Мэн, но когда они оба…
— Что-что? — переспросил мистер Дедал. — Это этот окаянный уродец?
— Ну да, — сказал мистер Блум. — Они оба уже шли на пароход, и тот вдруг в воду…
— Варавва в воду!{307} — воскликнул мистер Дедал. — Экая жалость, не утонул!
Мистер Пауэр снова зашелся смехом, выпуская воздух через заслоненные ноздри.
— Да нет, — принялся объяснять мистер Блум, — это сын…
Мартин Каннингем бесцеремонно вмешался в его речь.
— Рувим Дж. с сыном шли по набережной реки к пароходу на остров Мэн, и тут вдруг юный балбес вырвался и через парапет прямо в Лиффи.
— Боже правый! — воскликнул мистер Дедал в испуге. — И утонул?
— Утонул! — усмехнулся Мартин Каннингем. — Он утонет! Лодочник его выудил багром за штаны и причалил с ним прямиком к папаше, с полумертвым от страху. Полгорода там столпилось.
— Да, — сказал мистер Блум, — но самое-то смешное…
— И Рувим Дж., — продолжал Мартин Каннингем, — пожаловал лодочнику флорин за спасение жизни сына.
Приглушенный вздох вырвался из-под ладони мистера Пауэра.
— Да-да, пожаловал, — подчеркнул Мартин Каннингем. — Героически. Серебряный флорин.
— Отличная ведь история? — повторил с живостью мистер Блум.
— Переплатил шиллинг и восемь пенсов, — бесстрастно заметил мистер Дедал.
Тихий сдавленный смех мистера Пауэра раздался в карете.
Колонна Нельсона.
— Сливы, восемь на пенни! Восемь на пенни!
— Давайте-ка мы примем более серьезный вид, — сказал Мартин Каннингем.
Мистер Дедал вздохнул:
— Бедняга Падди не стал бы ворчать на нас, что мы посмеялись. В свое время сам порассказывал хороших историй.
— Да простит мне Бог! — проговорил мистер Пауэр, вытирая влажные глаза пальцами. — Бедный Падди! Не думал я неделю назад, когда его встретил последний раз и был он, как всегда, здоровехонек, что буду ехать за ним вот так. Ушел от нас.
— Из всех, кто только носил шляпу на голове, самый достойный крепышок, — выразился мистер Дедал. — Ушел в одночасье.
— Удар, — молвил Мартин Каннингем. — Сердце.
Печально он похлопал себя по груди.
Лицо как распаренное: багровое. Злоупотреблял горячительным. Средство от красноты носа. Пей до чертиков, покуда не станет трупно-серым. Порядком он денег потратил, чтоб перекрасить.
