Улицы гнева - [60]

Он смотрел на Антонину с удивлением и страхом. А она, словно почуяв его слабость, уже не в силах была сдержаться:

— Вас одних оставили, забыли в этом чертовом пекле! Поодиночке и перевешают! А может, еще и с голоду передохнем. Говорят, теперь до Урала немцам дорога открыта. Никаких заслонов, наверное, нигде уже и нет. Такую массу людей взяли, в плен повели!.. — Она расплакалась.

Вошла Клава. Она, видимо, всё слышала.

— Мама, перестань! Как тебе не стыдно! Папа, да что же ты молчишь? Вы же взрослые!

Федор Сазонович обнял дочку и сам смахнул слезу.

— Тоня, успокойся, — сказал он. — Слышишь? Тебе говорю. Дискуссия закончена. Все это очень даже понятно. Мы люди, а не автоматы: каждому дозволены и сомнения и страх. Главное не в том, чтобы родиться богатырем, а в том, я думаю, чтобы уметь эти слабости одолеть. Тебя гнет до земли, а ты не давайся! Тебя страхи жмут, а ты докажи себе, что чепуха, что есть еще сила и порох в пороховницах! Всегда ты, Антонина, умела как-то поддержать, а нынче вот...

Уткнувшись лицом в передник, Антонина всхлипывала, напоминая ребенка. Она силилась что-то сказать, вероятно, объяснить причину своей слабости и извиниться — за неуместные слезы. Ей жаль Лысого. Она видела Сташенко однажды, но не знала, кто он. И только позже Федор объяснил: «Большой человек». И все.

Федор Сазонович успокоил жену, хотя у самого в горле стоял непроходящий ком. Начинались настоящие испытания.

4

В дверь постучали. К ним редко кто заходил. Так уже повелось: соседи не тревожили друг друга в эти дни. С тех пор как Федор Сазонович закрыл «частную лавочку», в доме и вовсе стало тихо.

Постучали не слишком сильно, но настойчиво. Федор Сазонович прижался к стене, будто искал спасения, затем прощально и как-то даже виновато улыбнулся своим и пошел к дверям.

— Пироги с капустой печете? Запах сытный. Прямо дух захватывает, — сказал худощавый человек с жиденькой, видать, недавно отросшей бородкой, переступая порог. — Обувку принимаете в ремонт?

— Пироги? Откуда, к черту, пироги у нас, когда в доме ни зернинки, ни мучинки! — И вдруг что-то осенило Федора Сазоновича: — Постой, постой, человече... Минуточку. Пироги... — Всматриваясь в незнакомое лицо, прокаленное ветром и солнцем, он пытался что-то припомнить. — Да вы заходите, присаживайтесь!..

— Сидеть нам некогда. На незваного гостя, вижу, не припасена ложка. Башмаки у меня того... Не чините?

Федор мучительно вспоминал. Осенний, прохладный вечер, брусок сливочного масла, коньяк, шпроты, пирог с капустой... Высокий седеющий полковник. И пароль: «Пироги с капустой»... «Запомни» — «Запомню». Они выпили на прощание. «До скорого. Гитлеру капут. Дай срок, Красная Армия вышвырнет его вон за государственные границы».

— Послушайте, товарищ!..

— Горшок чугуну не товарищ. Вижу, не туда забрел. Сапожника ищу...

— Сапожников у нас целый край.

— Вот и добро.

— Постой, куда же ты?

«Я вспомню, черт бы его побрал! Какой же отзыв...» — Федор Сазонович понимал, что если вошедший действительно оттуда, то ни за что не откроется, не услышав отзыва.

С надеждой смотрел Иванченко на непроницаемое лицо гостя, грязную холщовую рубаху, ботинки солдатского образца, мятую соломенную шляпу. Бородка незнакомца торчала как приклеенная, и лишь глаза, ясные и умные, не вязались с его нескладной речью.

— Послушай, друг...

— Свинье угол друг. Прощения за беспокойство. Антонина, нетерпеливо комкавшая передник, подошла к мужу и, закрасневшись и потянув его за рукав, шепнула что-то. Федор кивнул.

— Пироги печем, да начинки маловато, — по-ребячьи заученно выпалил он. — Точно?

Победно глядя на гостя, Федор рад был сейчас тому, что, нарушив конспирацию, открыл тогда, вернувшись от коньяка и шпрот, пароль и отзыв жене. Сболтнул так, по случайности, а вот ведь пригодилось, поди ж ты!..

5

На ладони Федора Сазоновича сияли золотые монеты. Он впервые видит пятерки царской чеканки. Неужели когда-то при царе расплачивались люди чистым золотом?

— Никаких финансовых отчетов, разумеется, с вас не потребуют. — Гость поднялся. — Но расходуйте деньги аккуратно. Если подкупить кого — пожалуйста. Нужда если — тоже надо помогать. В подполье людям трудно живется...

Связной ЦК оказался дотошным. Выспрашивал все до мельчайших подробностей: в ЦК ждут его обстоятельного доклада, дай бог добраться на Большую землю. Рассказывая о пережитом за эти месяцы, Федор Сазонович заново, но уже в слегка усиленном, праздничном освещении видел то, что примелькалось ему и стало буднями — и пожар на складах, и взрыв на Волчьей.

Гость, внимательно слушая собеседника, согласно кивал, а потом вдруг попросил умыться. Плескался в сенях, шумно фыркая, как все мужчины, и покрякивая. Вытерся суровым полотенцем и стал собираться. Ему предстоял долгий путь.

Прежде чем распрощаться, он сообщил Федору Сазоновичу о тяжелых боях на Воронежском направлении, о падении Севастополя, Ростова-на-Дону, о трудном положении под Ставрополем и на Кавказе. Ничего не смягчал связной ЦК, не обнадеживал. Жестокие времена, но тем активнее надо поворачиваться здесь, в немецком тылу.

— Нельзя, понимаешь, терять ни минуты, — сказал он.