Уличная красотка - [26]

Под солнцем юга жить легко и просто —

Там море баб и есть чего украсть.

Морская синь, знакомая до боли,

Передо мной свою откроет ширь,

И я отныне (век не видеть воли!)

В гробу видал проклятую Сибирь!

1983 год

Меня еще не раз посадят в лужу

Меня еще не раз посадят в лужу

И будут бить еще по голове,

И в половине тех, кому я нужен,

Останутся тогда надежные вполне,

Останутся надежные вполне.

О мой хребет сломали столько палок

И сколько, сколько вывезли воды.

Но все равно не крив он и не жалок,

У нас теперь во всем с ним полные лады.

У нас теперь с ним полные лады.

Кому, когда и чем я был обязан —

Лишь батогам. Их выкушал сполна.

Спасибо вам — вы отпустили разом,

И к ним теперь моя привычная спина.

И к ним теперь привычная спина.

За соль, и боль, и сломанные зубы

Еще не все получено сполна.

И в честь мою не все сыграли трубы —

Точнее говоря, пока всего одна.

Точнее говоря, всего одна.

Я прям и зол без всякого притворства.

Уже полжизни где-то позади.

Но вдруг в горбах кончается упорство,

И некогда уже напиться на пути.

И некогда напиться на пути.

Но сколько дней пройдет в борьбе и скуке,

И что вокруг изменится, как знать?

И лучше, может быть, в жестокой муке

Спалиться, чем совсем без мук

существовать.

Спалиться, чем без мук существовать.

1983 год

Помнишь, девочка?.

Помнишь, девочка, гуляли мы в саду,

Я бессовестно нарвал букет из роз?

Дай бог памяти, в каком это году,

Я не чувствовал ладонями заноз.

Надрывались от погони сторожа,

И собаки не жалели в беге сил.

Я бежал, твоим букетом дорожа,

И, запутавшись, в заборах колесил.

Кровь хлестала из разодранной щеки,

А рубаха развалилась пополам.

Оставались чудом целы лепестки,

А штаны ползли бессовестно по швам.

Ты сидела на скамейке далеко

И считала в мыслях медленно до ста,

Я ж заборы перемахивал легко,

И версту сменяла новая верста.

Убежал я. И собак перехитрил,

Завершая полуночный марафон.

А потом опять бежал, что было сил,

За тобой по темной улице вдогон.

Хохотали до упаду фонари.

Я в окно твое погасшее глазел.

Комары в меня вонзали волдыри,

А букет в руках беспомощно редел.

Мы столкнулись, — видно, есть на свете

бог.

И шарахнулись, как серые коты.

Помнишь, девочка, я веник приволок?

Это были твои первые цветы.

Я неважный вид имел как кавалер,

И язык во рту ворочался немой.

Надрывался в упоенье каждый нерв,

Но пора уже, пора было домой.

Но домой мы не добрались — вот беда,

Дружно рваную рубаху обвиня.

Затуманила рассудок резеда,

И букет ей вторил, запахом пьяня.

А потом качалась ночь на каблуках,

И кувшинки глупо путались в пруду.

Помнишь, девочка, занозы на руках?

Дай бог памяти, в каком это году…

1983 год

Похороны Абрама

По улице жмуром несут Абрама,

В тоске идет за ящиком семья,

Вдова кричит сильней, чем пилорама,

И нет при нем ни денег, ни «рыжья».

Тоскливо покидая синагогу,

Завернутый в большую простыню,

Абрам лежит в сатин на босу ногу,

Руками налегая на мотню.

Его котлы уже примерил шурин

И стрелки переводит втихаря,

А на людях божится, что в натуре

Не видел красивей богатыря.

Уже с утра в духах утюжат лепень,

Который был покойному пошит —

Евоный брат в Москве имеет степень,

Но не имеет надлежащий вид.

Пока процессия шагает,

На хате делится шмотье,

И душу лабухи вынают,

И пьет халяву шнаранье.

На третий гвоздь, пока вдова рыдала

И швыркала заморский кокаин,

Назрела предпосылка для скандала —

Покойный подал голос из руин.

(Построилась, как есть, немая сцена,

Со страху Хаим челюсть проглотил,

Сподобился лицом в олигофрена

И мочевой пузырь ослобонил.

В момент исчезло множество скорбящих,

Вдове вдруг стало сразу не смешно.

Она кричала: «Господа, забейте ящик,

За все уже уплачено давно!»

И сразу на совковые лопаты

Возник всеобщий спрос и дефицит —

Кидали землю, будто три зарплаты

За этот труд на каждого висит.

Идут шикарные поминки.

Родные мечут колбасу.

Покойный ежится в простынке

Перед дверями в Страшный Суд.

1983 год

Развязать бы мой язык

Развязать бы мой язык,

Да завяжут руки.

Думал, в голос — вышло в крик

Под стальные звуки.

Думал, нет, не для меня

Каменные стены.

Думал, быстрого коня —

Конь обыкновенный.

У ворот пустых Троян —

Адская находка.

Думал, ветром буду пьян,

Оказалось — водкой.

И, пропившись в пух и прах,

Лихо расплатился

Самой лучшей из рубах —

Той, что я родился.

Не считал потом рубцов,

Да хватал их грудью.

Свечку жег от двух концов —

Думал, ярче будет.

Думал, нет, не до седин

Тянутся потери.

Думал — люди, верил им.

Оказалось — звери.

Думал — в плач, а вышло — в смех.

От испуга, верно.

Думал, к плахе после всех —

Оказался первым.

Наплевать, на ком теперь

Ты, моя рубаха.

В самой горькой из потерь —

Лишь минута страха.

Из груди — унылый стон

От смертельной скуки.

Думал — явь, а вышло — сон.

Вот такие штуки.

1983 год

Рублики-копеечки

Рублики-копеечки халявныя,

ой-ё-ё-ё-ёй,

Потерял я вас, а главное —

потерял покой.

Хуже водки — стерва подлая,

ай-я-я-я-яй,

Ах ты, Зойка, телка модная,

только подавай!

А глаза твои раскосыя,

ой-ё-ё-ё-ёй,

Как останусь голым-босым я —

ты тогда не вой.

А твои холены пальчики,

ай-я-я-я-яй,

Лазят мне в карманчики —

только подавай!

Выйду-ль я с тобой на улицу —

ой-ё-ё-ё-ёй,

Ты украдкой станешь жмуриться

на лопатник мой.

Ах ты, Зойка, баба шустрая,

ай-я-я-я-яй,

Паразитка, тля капустная,

рот не разевай!

Эх, лучше бы я жил с горбатою,