Улица вдоль океана - [39]

— Гражданин, я вам сказала. Берете или нет? — нехотя ответила администраторша. — Вас поселю в люксе, третий этаж, пять пятьдесят в сутки, женщину на втором этаже, два пятьдесят в сутки. Предупреждаю, сутки у нас начинаются с двенадцати дня. Чтоб после не было недоразумений.

— Каких недоразумений? — не понял Авдей Самсонович.

— С сутками, — администраторша зевнула, прикрыв ладошкой рот, и протяжно объяснила: — Сейчас вы платите за сутки, а с двенадцати дня за новые сутки.

— Позвольте, это как?.. Это одни и те же сутки? — пытался понять Авдей Самсонович.

— Те же, да не те. Я вам говорю: у нас сутки начинаются с двенадцати дня.

— Да, но почему? — удивился Авдей Самсонович. — Сутки всегда начинаются ночью. Заметьте, каждый новый год тоже начинается с двенадцати ночи.

— А у нас не начинается. Вы будете вселяться? — теряла терпение администраторша.

— Что ж, поселяйте, если у вас такие возмутительные порядки, — обиделся Авдей Самсонович.

— Такие порядки сперва в московской гостинице «Россия» ввели, а мы передовой опыт внедряем, — горделиво заявила администраторша.

— Да, но так вы по сути двойную плату берете, — едко заметил Авдей Самсонович. — Я финансовый работник и кое-что понимаю. Вы считаете это справедливым?

— Не знаю, гражданин. Я вас предупредила. Возьмите бланки, — ответила она, подавая ему бланки.

Получив специальные бумажки к дежурным по этажам и сдав вещи в камеру хранения, загнанную в дальний угол подвала, Авдей Самсонович и Анна Тимофеевна пожелали друг другу спокойной ночи и разошлись по своим номерам.

3

В Хабаровске во всю трубила весна. На улицах продавали сирень и ландыши, деревья шелестели молоденькой листвой. К полдню солнце так припекло, что начал плавиться асфальт. Женщины ходили в легких платьях, мужчины носили пиджаки в руках. У тележек с газировкой толпились желающие охладиться. В воздухе мешались резкие запахи цветов, перегретого гудрона, выхлопных газов, свежей зелени, горячих пирожков. А вверху, над домами, деревьями, машинами, клумбами и людским потоком янтарным блеском горело раскаленное небо, извергая на землю ливень тепла.

Авдей Самсонович ходил с Анной Тимофеевной по городу и не переставал удивляться. Столько лет он не видел деревьев, трамваев, поездов, мороженого, сирени! Столько лет перед окном его дома торчала глыбастая сопка, а в окне кабинета маячила коптящая труба котельной. Неделями мели в поселке ледяные пурги, тучами носились по дворам лохматые собаки, Сидели на крышах, сравнявшихся с сугробами. На собаках развозили по домам колотый лед, ездили в командировки… У Авдея Самсоновича по-шальному светились глаза, он опьянел от жары, забытых запахов и многолюдья. То и дело он останавливался и, по-дурацки таращась, спрашивал Анну Тимофеевну, называя ее уже просто по имени:

— Аня, Анечка, что это за дерево, дуб или клен? Похоже на дуб, а впрочем…

— Липа, обыкновенная липа! Давайте сорвем веточку, — смеясь, отвечала она, отламывая небольшую веточку в клейких, желтоватых листочках.

— А там что такое? Во-он, в красных пакетах? — указывал он в следующую минуту на лоток, притулившийся к дому с колоннами.

— Да это ж молоко!. В городах давно молоко в пакетах продают.

— И не промокают они? — недоумевал Авдей Самсонович.

Анна Тимофеевна находилась тоже в веселом угаре и без конца предлагала то сходить на бульвар и посмотреть на разлившийся Амур; то спуститься в погребок съесть мороженое, то вела его на тихую улочку, где за низкими штакетниками буйствовала сирень. Авдей Самсонович беспрекословно подчинялся, пока не вспомнил, что надо съездить на вокзал и узнать насчет поездов. Они сели в переполненный трамвай, бежавший в сторону вокзала.

Скорый на Москву отправлялся поздно вечером. В кассе продавали билеты и на завтра.

— Ах, как мы оплошали! — огорчился Авдей Самсонович, — Надо было снять с аккредитива, взяли бы сейчас билеты.

После всех расходов — самолет, багаж, дорогие трюфели, такси, гостиница — у Авдея Самсоновича осталось тринадцать рублей с копейками. Утром он помнил, что надо сходить в сберкассу, но, попав в городскую сутолочь, забыл об этом.

— Сейчас возьмем, у меня все деньги с собой, — Анна Тимофеевна раскрыла сумочку, полную денег: она тоже получила расчет.

— Мне бы не хотелось, Анечка, — сказал Авдей Самсонович. — А впрочем, что же нам теперь считаться? Возьмем билеты, потом поищем сберкассу.

Через полчаса автобус снова привез их в центр. Анна Тимофеевна увидела универмаг и потащила туда Авдея Самсоновича. Они завертелись в людском водовороте по этажам и вокруг прилавков. В Анну Тимофеевну вселился какой-то бес приобретательства. Она покупала, мыло, шпильки, всякие флакончики, пуговички, булавки, порошки. Она нырнула в толчею у одного из прилавков и без очереди вырвала у продавщицы нейлоновую рубашку для Авдея Самсоновича. Потом потянула его в обувной отдел, говоря, что его ботинки никуда не годятся и надо купить хорошие туфли. Авдей Самсонович сопротивлялся, но под напором Анны Тимофеевны все-таки примерил туфли и остался в них. Старые ботинки Анна Тимофеевна завернула в бумагу и выбросила в урну.

— Нет, так не годится, так мы в сберкассу опоздаем, — решительно запротестовал Авдей Самсонович, когда Анна Тимофеевна повела его в отдел готовой одежды.