Улица Темных Лавок - [34]
Двое мужчин и женщина останавливаются у террасы кафе «Реставрация». Терраса переполнена, но — о чудо! — из-за столика вдруг встают пять человек, и они в изнеможении падают на плетеные стулья. Они смотрят, оцепенев, на людей у казино.
Парк заволакивает туманом, лиственные своды задерживают его, и он густеет, словно пар в турецкой бане. Этот туман проникает в легкие, постепенно размывает силуэты толпящихся у казино, поглощает их болтовню. Пожилая дама за соседним столиком разражается рыданиями и, всхлипывая, повторяет, что граница перекрыта в Андае.
Голова женщины покоится на плече высокого брюнета. Ее глаза закрыты. Она спит младенческим сном. Мужчины улыбаются друг другу. И снова смотрят на людей, стоящих у казино.
Полил дождь. Муссонный ливень. Он насквозь пронзает пышную листву платанов и каштанов. Люди у казино, натыкаясь друг на друга, спешат укрыться под стеклянными навесами, а сидевшие на террасе торопливо проталкиваются внутрь кафе.
Только двое мужчин и женщина не двинулись с места — зонтик над столом защищает их от дождя. Женщина по-прежнему спит, уткнувшись щекой в плечо высокого брюнета, он смотрит отсутствующим взглядом прямо перед собой, а его приятель рассеянно насвистывает мелодию «Tu me acostumbraste».
35
Из окна видна большая лужайка, огибающая ее аллея усыпана гравием. Она полого поднимается к дому, в котором я нахожусь и который напоминает мне белокаменные особняки на берегу Средиземного моря. Только поднявшись по ступенькам на крыльцо, я разглядел надпись серебряными буквами, украшавшую парадный вход: «Коллеж Луизы д'Албани».
Внизу, в конце лужайки, — теннисный корт. Справа ряд берез и бассейн, но вода в нем спущена, а трамплин полуразрушен.
Он подошел ко мне и стал рядом, у окна.
— Увы, месье… вынужден вас огорчить… Все архивы коллежа сгорели… Все без остатка…
Мужчина лет шестидесяти, очки в светлой черепаховой оправе, твидовый пиджак.
— В любом случае мадам Жаншмидт не дала бы разрешения… После смерти своего супруга она и слышать не желает о коллеже Луизы.
— Может, где-нибудь завалялись старые фотографии, сделанные во время занятий? — спрашиваю я.
— Нет, месье. Повторяю вам, все сгорело…
— Вы долго работали в коллеже?
— Два последних года его существования. Потом наш директор, месье Жаншмидт, умер… Но коллеж был уже не тот, что раньше…
Он задумчиво посмотрел в окно.
— Мне, как бывшему ученику, приятно было бы обнаружить какие-нибудь следы, — говорю я.
— Я понимаю. Увы…
— Что же будет с коллежем?
— О, все продадут с молотка.
Он обвел небрежным жестом лужайку, корт и бассейн за окном.
— Хотите взглянуть в последний раз на классные комнаты и дортуары?
— Нет, не беспокойтесь.
Он вынул из кармана пиджака трубку и сунул ее в рот. Мы по-прежнему стояли у окна.
— А что было в том деревянном здании, слева?
— Раздевалка, месье. Там переодевались для спортивных занятий…
— Ах да…
Он набил трубку.
— Я все забыл… Мы ходили в форме?
— Нет, месье. Только на ужин и в воскресные дни был обязателен темно-синий блейзер.
Я подошел еще ближе к окну. Прижался лбом к стеклу. Внизу перед белым зданием тянулась эспланада, посыпанная гравием, но сквозь него уже кое-где пробивались сорняки. Я легко представил себе нас с Фредди в этих блейзерах. И попытался вообразить, как же выглядел человек, который приехал однажды, чтобы забрать нас на день, вышел из машины и направился к нам, — как выглядел мой отец.
36
«Мадам Э.Каган, 22 ноября 1965.
Ницца, Пикардийская ул., 22.
Пишу Вам по просьбе месье Хютте, чтобы рассказать все, что знаю о так называемом Олеге де Вреде, хотя мне и тяжело возвращаться к этим малоприятным воспоминаниям.
Однажды я вошла в русский ресторан «У Аркадия», на улице Франциска I, его владельцем был русский, фамилии которого я уже не помню. Ресторан этот считался скромным, и народу там бывало немного. Управляющий, человек преждевременно постаревший, с несчастным, болезненным лицом, сидел у столика с закусками — происходило это году в тридцать седьмом.
Я обратила внимание на молодого человека лет двадцати, который чувствовал себя в ресторане как дома. Одет он был чересчур изысканно, костюм, рубашка и все прочее — безупречно.
Внешность его поражала: узкие голубые, будто фарфоровые, глаза, ослепительная улыбка, неумолкающий смех — жизнь била в нем через край. А за всем этим скрывалась звериная хитрость.
Он сидел за соседним столиком. Когда я пришла в ресторан во второй раз, он обратился ко мне, указывая на управляющего:
— Думаете, я сын этого господина? — В его тоне звучало презрение к бедному старику, который, конечно же, был его отцом.
Потом он показал мне браслет с выгравированным именем: «Луи де Вреде, граф де Монпансье» (в ресторане его звали Олегом, это русское имя). Я спросила, где его мать. Он ответил, что она умерла. Я спросила, где она могла встретить Монпансье (это, кажется, младшая ветвь герцогов Орлеанских). Он ответил — в Сибири. Все это было смехотворно. Я поняла, что он просто подонок и готов жить на содержании особ обоего пола. На мой вопрос, чем он занимается, он сказал, что играет на фортепьяно.
Потом он принялся перечислять свои светские связи — герцогиня д'Юзес любезничает с ним, а с герцогом Виндзорским он на короткой ноге… Я чувствовала, что в его рассказах ложь перемешана с правдой. Людей высшего света, должно быть, покупали его имя, его улыбка, его ледяная, но несомненная учтивость.
Новый роман одного из самых читаемых французских писателей приглашает нас заглянуть в парижское кафе утраченной молодости, в маленький неопределенный мирок потерянных символов прошлого — «точек пересечения», «нейтральных зон» и «вечного возвращения».
Автор книги, пытаясь выяснить судьбу пятнадцатилетней еврейской девочки, пропавшей зимой 1941 года, раскрывает одну из самых тягостных страниц в истории Парижа. Он рассказывает о депортации евреев, которая проходила при участии французских властей времен фашисткой оккупации. На русском языке роман публикуется впервые.
Опубликовано в журнале: Иностранная литература 2015, № 9.Номер открывается романом «Ночная трава» французского писателя, Нобелевского лауреата (2014) Патрика Модиано (1945). В декорациях парижской топографии 60-х годов ХХ века, в атмосфере полусна-полуяви, в окружении темных личностей, выходцев из Марокко, протекает любовь молодого героя и загадочной девушки, живущей под чужим именем и по подложным документам, потому что ее прошлое обременено случайным преступлением… Перевод с французского Тимофея Петухова.
В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.
«Катрин Карамболь» – это полная поэзии и очарования книга известного французского писателя Патрика Модиано, получившего Нобелевскую премию по литературе в 2014 году. Проникнутый лирикой и нежностью рассказ – воспоминание о жизни девочки и её отца в Париже – завораживает читателя.Оригинальные иллюстрации выполнены известным французским художником-карикатуристом Ж.-Ж. Семпе.Для младшего школьного возраста.
Каждая новая книга Патрика Модиано становится событием в литературе. Модиано остается одним из лучших прозаиков Франции. Его романы, обманчиво похожие, — это целый мир. В небольших объемах, акварельными выразительными средствами, автору удается погрузить читателя в непростую историю XX века. Память — путеводная нить всех книг Модиано. «Воспоминания, подобные плывущим облакам» то и дело переносят героя «Горизонта» из сегодняшнего Парижа в Париж 60-х, где встретились двое молодых людей, неприкаянные дети войны, начинающий писатель Жан и загадочная девушка Маргарет, которая внезапно исчезнет из жизни героя, так и не открыв своей тайны.«Он рассматривал миниатюрный план Парижа на последних страницах своего черного блокнота.
«Полтораста лет тому назад, когда в России тяжелый труд самобытного дела заменялся легким и веселым трудом подражания, тогда и литература возникла у нас на тех же условиях, то есть на покорном перенесении на русскую почву, без вопроса и критики, иностранной литературной деятельности. Подражать легко, но для самостоятельного духа тяжело отказаться от самостоятельности и осудить себя на эту легкость, тяжело обречь все свои силы и таланты на наиболее удачное перенимание чужой наружности, чужих нравов и обычаев…».
«Новый замечательный роман г. Писемского не есть собственно, как знают теперь, вероятно, все русские читатели, история тысячи душ одной небольшой части нашего православного мира, столь хорошо известного автору, а история ложного исправителя нравов и гражданских злоупотреблений наших, поддельного государственного человека, г. Калиновича. Автор превосходных рассказов из народной и провинциальной нашей жизни покинул на время обычную почву своей деятельности, перенесся в круг высшего петербургского чиновничества, и с своим неизменным талантом воспроизведения лиц, крупных оригинальных характеров и явлений жизни попробовал кисть на сложном психическом анализе, на изображении тех искусственных, темных и противоположных элементов, из которых требованиями времени и обстоятельств вызываются люди, подобные Калиновичу…».
«Ему не было еще тридцати лет, когда он убедился, что нет человека, который понимал бы его. Несмотря на богатство, накопленное тремя трудовыми поколениями, несмотря на его просвещенный и правоверный вкус во всем, что касалось книг, переплетов, ковров, мечей, бронзы, лакированных вещей, картин, гравюр, статуй, лошадей, оранжерей, общественное мнение его страны интересовалось вопросом, почему он не ходит ежедневно в контору, как его отец…».
«Некогда жил в Индии один владелец кофейных плантаций, которому понадобилось расчистить землю в лесу для разведения кофейных деревьев. Он срубил все деревья, сжёг все поросли, но остались пни. Динамит дорог, а выжигать огнём долго. Счастливой срединой в деле корчевания является царь животных – слон. Он или вырывает пень клыками – если они есть у него, – или вытаскивает его с помощью верёвок. Поэтому плантатор стал нанимать слонов и поодиночке, и по двое, и по трое и принялся за дело…».
Григорий Петрович Данилевский (1829-1890) известен, главным образом, своими историческими романами «Мирович», «Княжна Тараканова». Но его перу принадлежит и множество очерков, описывающих быт его родной Харьковской губернии. Среди них отдельное место занимают «Четыре времени года украинской охоты», где от лица охотника-любителя рассказывается о природе, быте и народных верованиях Украины середины XIX века, о охотничьих приемах и уловках, о повадках дичи и народных суевериях. Произведение написано ярким, живым языком, и будет полезно и приятно не только любителям охоты...
Творчество Уильяма Сарояна хорошо известно в нашей стране. Его произведения не раз издавались на русском языке.В историю современной американской литературы Уильям Сароян (1908–1981) вошел как выдающийся мастер рассказа, соединивший в своей неподражаемой манере традиции А. Чехова и Шервуда Андерсона. Сароян не просто любит людей, он учит своих героев видеть за разнообразными человеческими недостатками светлое и доброе начало.