Улица Светлячков - [171]

Откинувшись на спинку инвалидного кресла, Кейт вдруг спросила:

— Ты еще поддерживаешь отношения с тем парнем, который ведет курс театрального мастерства в университете Калифорнии?

— Да, — ответила Талли. — А что?

Кейт чувствовала, как подруга внимательно разглядывает ее профиль. Избегая смотреть ей в лицо, она поправила парик.

— Может, ты бы как-нибудь ему позвонила. Мара хочет там учиться.

И ее тут же пронзила мысль: «Ведь меня не будет рядом». Кейт понимала, что Мара отправится в колледж без нее.

— А я думала, ты не хочешь, чтобы она поступала на театральный.

— Мне страшно представить своего ребенка в Голливуде. Но ведь ты у нас звезда телевидения, а ее отец — продюсер новостных программ. Девочка окружена мечтателями. Разве был у нее шанс стать другой? — Кейт протянула руку и легонько сжала пальцы Талли. Больше всего ей хотелось сейчас посмотреть лучшей подруге в глаза, но она не осмеливалась. — Ты последишь за ней и за мальчиками, ты не бросишь их?

— Конечно.

Кейт облегченно вздохнула. Одного слова Талли было достаточно, чтобы на сердце Кейт стало легче. Что-что, а держать слово Талли Харт умела.

— И, может быть, тебе снова стоит попытаться найти Облачко.

— Удивительно, что ты заговорила об этом. Я и сама собиралась это сделать. Как-нибудь.

— Вот и хорошо, — тихо проговорила Кейт. — Чад был прав, а я — неправа. Когда подходишь… когда приближается твой конец, начинаешь понимать: только любовь и семья имеют значение. И больше ничего.

— Ты — моя семья, Кейти.

— Я знаю. Но тебе захочется большего, когда я…

— Пожалуйста, не говори об этом.

Кейт решилась наконец взглянуть на подругу. Дерзкая, резковатая, занимающая все пространство Талли, ломящаяся сквозь эту жизнь, как лев сквозь джунгли, и всегда оказывавшаяся королевой. Сейчас она выглядела тихой и испуганной. Сама мысль о смерти Кейт лишала ее присутствия духа, делала маленькой и слабой.

— Я умру, Талли. Нет смысла молчать об этом. Мы все равно не сможем ничего изменить.

— Я знаю.

— И я хочу, чтобы ты знала еще одно: я любила жизнь. И не сетовала на судьбу. Да, я долго ждала, когда же наконец начнется что-то настоящее, хотела большего. Иногда мне казалось: я делаю так мало. Всего лишь вожу машину, хожу по магазинам и постоянно жду чего-то. Но я не упустила возможности быть с моей семьей, ни одной минуты не упустила. Всегда была рядом, чтобы помочь каждому из моих родных. Это — то, что я буду помнить. И они есть друг у друга.

— Да.

— А вот о тебе я беспокоюсь, — продолжала Кейт.

— Что ж, наверное, не зря.

— Ты боишься любви, но в тебе ее очень много. Тебе есть что отдать.

— Я знаю. Я провела много лет, жалуясь на одиночество, а сама путалась с неподходящими или несвободными мужчинами. Но правда в том, что моей истинной любовью была моя карьера. И ее по большей части было достаточно, чтобы я чувствовала себя счастливой. И я хочу, чтобы ты это знала.

Кейт улыбнулась усталой улыбкой:

— Я горжусь тобой, и ты это знаешь. Достаточно ли часто я говорила тебе об этом?

— Я тоже тобой горжусь. — Талли внимательно смотрела на лучшую подругу, и перед ее глазами промелькнули все тридцать с лишним лет их дружбы, все годы, когда они были девчонками, все их детские мечты, годы, когда они стали женщинами. — Мы ведь все сделали правильно, да?

Прежде чем Кейт успела ответить, двери зрительного зала распахнулись и внутрь хлынули люди.

Джонни, Марджи, Бад и близнецы заняли свои места, как раз когда в зале зажегся свет.

А затем зажглись огни рампы, тяжелый бархатный занавес медленно пополз в стороны, обнажая простенькие декорации, которые должны были изображать небольшой городок.

Мара вышла на сцену, одетая в подобие платья девятнадцатого века, сшитое специально для школьной постановки.

И когда Мара заговорила, случилось настоящее чудо. Это просто нельзя было назвать по-другому.

Кейт почувствовала, как пальцы Талли сжали ее руку. Когда Мара ушла со сцены под непрекращающиеся аплодисменты, сердце Кейт было наполнено гордостью. Она наклонилась к Талли и прошептала:

— Теперь ты понимаешь, почему я дала ей второе имя в твою честь.

Талли повернулась к подруге:

— Почему же?

Прошла целая минута, прежде чем Кейт смогла произнести:

— Потому что в ней соединилось лучшее, что есть в каждой из нас.

Конец наступил мрачным и дождливым октябрьским вечером. Все, кого любила Кейт, стояли вокруг ее кровати, и она прощалась с ними по очереди, находя для каждого особенные слова. А когда в окно забарабанил дождь и опустилась тьма, Кейт закрыла глаза навсегда.

В списке дел Кейт последним пунктом были ее похороны, и Талли постаралась выполнить все неукоснительно. Католическая церковь на острове была полна людей — друзей, фотографов — и утопала в цветах. Кейт выбрала любимые цветы Талли, а не те, которые любила сама.

Талли организовывала, устраивала, хлопотала, вникала во все детали, следуя пожеланиям Кейт. Она не могла позволить себе горевать и плакать. Муларки и Райаны были не в состоянии действовать, они были парализованы горем и большую часть времени сидели на пляже, взявшись за руки, и лишь иногда вспоминая о том, что можно разговаривать друг с другом.