Улица Полумесяца - [119]

Беллмейн повернулся к Орландо. Выражение его лица смягчилось, озарившись чистейшей радостью.

– И ты, мой мальчик, был великолепен. Я с трудом могу выразить это словами. У меня возникло ощущение, что я впервые видел настоящего Гамлета. Тебе удалось увлечь меня новым видением этого образа, показать мне безумие и страдание обманутого принца, превзойдя даже магию шекспировских слов, и повергнуть меня в чувственную реальность, совершенно измучившую и очистившую в итоге мою грешную душу. Поистине трагический катарсис! Я стал другим человеком, – он беспомощно развел руками, показывая, что слов у него не осталось.

Кэролайн поняла, о чем именно он говорил. Ей тоже довелось пережить новые и более сложные чувства. Она вдруг осознала, что согласно кивнула, поддерживая суждение руководителя труппы. Готовность к согласию породила разбуженная душевная честность, и меньшее ее уже не устраивало.

Сесиль взглянула на нее, спросив с явным надрывом в голосе:

– Вы рады, миссис Филдинг, что вас тоже так измучили? Во время вашего предыдущего визита мне показалось, что вы склонялись к необходимости цензурных ограничений – по крайней мере, в отношении некоторых откровений. Исключая безответственность крика о пожаре, когда его нет, и создание паники, или поддержку преступления, или ложных оговоров, вы могли бы согласиться, что ограничение мысленных образов является абсолютным злом? Искусство должно быть свободным, если свободен человек. Отсутствие роста является началом смерти, пусть и медленной смерти, возможно, затянувшейся не на одно поколение.

Она с предельной откровенностью взирала на Кэролайн. Это был вызов, не укрывшийся от понимания всех собравшихся в гримерной. Возможно, триумф Орландо вызвал в его матери необходимость самоутверждения. Кому же легко отказаться от статуса непревзойденной примы!

Все ждали ответа миссис Филдинг.

Она мельком глянула на Джошуа. Ее муж улыбался. Он не мог вступить в разговор, отобрав у нее возможность ответа, и ей опять нужно было высказаться честно. Она надеялась, что не разочарует и не смутит его, но не собиралась кривить душой, создавая себе почву для дальнейших страданий. Кэролайн подумала о своих дочерях, о Джемайме, о старой свекрови, беспомощно сутулившейся дома в кровати…

– Разумеется, отсутствие роста равносильно смерти, – произнесла она и почувствовала справедливость этих слов, – но мы растем с разной скоростью и иногда в разных направлениях. Не стоит пытаться вести глобальную дискуссию, чтобы оправдать частные предпочтения.

– Вы были готовы к этому! – быстро парировала Сесиль. – По-моему, вы сдаете позиции. Так как бы вы поступили с цензурой… в общем и в частности? По вашим словам мы уже поняли, что вы можете одобрить убийство мужа Клитемнестрой, убийство детей Медеей и женитьбу Эдипа на собственной матери, также родившей ему детей. Великий боже, моя дорогая, что же, интересно, вы не можете одобрить?

Миссис Филдинг почувствовала, как вспыхнуло ее лицо.

– Это все трагедии, и описаны они также трагически. Можно испытывать глубочайшую жалость к главным героям, постигнув, как такое могло случиться, и возможно, даже восхищение их смелостью или честностью, с которой в итоге они встречают их судьбу, какой бы гибельной она ни оказалась.

– То есть все справедливо, если сохранены эти ценности? – изумленно сказала Антрим.

– Чьи ценности? – уточнила Кэролайн, почувствовав ловушку. – Разве не о них вы хотели узнать?

– Ловко! – Сесиль успокоенно улыбнулась. – Если б вы ответили мне, что они определяются обществом, культурой или даже Богом, то я спросила бы вас, о каком Боге идет речь. И о какой части общества. Моего? Вашего? Нищих на улице? Вдовствующей королевы, дай ей Бог здоровья? Или мистера Уайльда… чье общество, безусловно, отлично от большинства людей!

– Это зависит от вашего собственного суждения, – ответила миссис Филдинг. – Но принятые нами ценности станут основой жизни для нового поколения. И я сомневаюсь, что кто-нибудь может решить эти вопросы за нас. Никто, однако, не может освободить вас от ответственности за сказанное, в какой бы форме оно ни выразилось. И чем лучше мы способны выразить свои чувства, используя красоту или волнующий тембр нашего голоса, тем тяжелее возложенная на нас ноша. Наши дарования необходимо использовать с мудростью и огромной осторожностью.

– О, мой бог! – излишне театрально воскликнула Антрим.

– Браво! – Орландо с поклоном оценил их дискуссию.

Кэролайн, повернув голову, взглянула на него. Лицо молодого человека поразило ее страшным возбуждением – глаза распахнуты, губы слегка приоткрыты, а сам он застыл в напряженной нервной позе.

Джошуа пристально смотрел на жену.

Беллмейн не шелохнулся, но его лицо исполнилось изумления и какого-то совершенно непонятного мучительного облегчения. Миссис Филдинг потрясенно увидела, что глаза его наполнились слезами.

– Величайшая сила заключается порой в смирении, – заключила она, и ее голос невольно дрогнул, но она чувствовала, что обязана договорить. – Так просто использовать талант, если вы обладаете им и не заглядываете в будущее, пытаясь понять, что вызовет тот или иной поступок. Люди прислушиваются к вам, мисс Антрим. Вы способны затронуть наши чувства и побудить нас пересмотреть самые разные убеждения. Это, бесспорно, исключительно талантливо… и не всегда мудро.