Улеб Твердая Рука - [33]

Лис знал, что сможет увидеть тысяцкого там, где нужно ему. Он все рассчитал. Богдан не станет гнать коня, ибо князь велел не поднимать переполоха бешенной скачкой (коварный стражник слышал тот наказ собственными ушами), а будет двигаться хоть и расторопно, однако не привлекая к себе особого внимания.

Лис торопился. Он не задерживался даже в людных встречных погостах. Лошадь хрипела на скаку, и сам он чувствовал жажду.

Ребятишки с криками перепрыгивали через плетни, бежали в пыли, поднятой сумасшедшим всадником. Земледельцы, пропалывавшие посевные угодья, распрямляли спины и с любопытством смотрели ему вслед, прикрывая ладонями глаза от яркого солнца, уже клонившегося к горизонту.

Окрестные поля были невелики, но возделаны тщательно. Люди трудились. К ручьям овражков гнали скотину на водопой. Маленькие выбеленные жилища с плоскими крышами из дранки, сквозь которые местами просачивался дымок, жались друг к дружке на косогорах. Убогих землянок почти не видно за зеленью. Плодородна земля, и считали поляне, что жили на ней в достатке.

В дальнем лесу тропа разветвлялась. Несколько еле различимых в траве стежек веером расходились в разные стороны. По какой из них проехал Богдан? Лис осадил разгоряченную лошадь, замешкался на распутье, тяжело дыша от возбуждения. Он растерянно кусал и облизывал пересохшие губы.

Наконец устремился вперед наугад. Но чем больше углублялся в лес, тем сильнее охватывало его сомнение. Богдан оказался проворнее, чем предполагал догонявший. А ведь именно здесь, у Дальнего леса, рассчитывал Лис настичь княжеского гонца.

Не мог Богдан уйти далеко, и Лис принялся свистеть и прислушиваться, не отзовется ли? Ага, вот и шорох неподалеку. Замер на месте, вглядываясь в чащу. Шумно раздвигая высокую и густую поросль, выбирался к тропинке заросший, оборванный человек.

Вид у человека был свирепый, отталкивающий. Угрюмые его глаза-угольки сверкали недобро из-под бровей. В ниспадающих на грудь и плечи всклокоченных волосьях застряли обломки коры, листья, травинки и мелкие сучья. Весь он был какой-то дикий, зловещий, точно лютый зверь. Сквозь грязные рубища проглядывало столь же грязное, изъеденное, расчесанное до крови тело.

Лис презрительно усмехнулся, заметив топор у оборванца, однако на всякий случай все же положил руку на рукоять своего меча.

- Кто такой? - спросил он как можно тверже, хотя сразу догадался, что перед ним обыкновенный изверг. Один из тех, кого за какие-то тяжелые проступки извергли из рода, вынудив жить в лесном уединении. - Отвечай княжескому дружиннику!

Оборванец молчал, злые его глаза смотрели не моргая.

- До меня только что был здесь кто? Куда он поехал? Ты видел, я знаю! Отвечай! не то!.. - Лис перебросил щит с плеча на локоть и обнажил меч. - Ну?

Изверг, невнятно мыча, отступил, прижался спиной к древесному стволу, взмахнул рукой, указывая направление.

Чтобы избавиться от него, Лис швырнул ему резану и, пока тот искал крохотную в полногтя, серебряную монету в траве, помчался, пришпорив лошадь, куда указано, пригибаясь под встречными ветвями и радуясь, что легко отделался.

Вековые деревья стояли плотными стенами по обе стороны тропинки. Лошадь часто оставляла на шершавых стволах клочки шерсти, но мчалась, напрягая последние усилия. Она была из ратного табуна.

Когда Лис наконец вырвался из лесного мрака, кругом, куда ни кинь взор, простиралась залитая светом низина. Раздольный ветер шалил в серо-зеленом безбрежье душистых трав, скользя по шелковистым шелестящим степным волнам. Солнце золотистым щитом упиралось в горизонт, опаляя огромный голубой шатер неба.

Впереди четко вырисовывался силуэт всадника на стройном вороном коне. То был Богдан, гонец в страну, лежащую за горами.

Тысяцкий, вероятно, напевал какую-то из бесконечно длинных народных песен, чтобы скрасить одиночество. Потому-то, вероятно, он не сразу услышал окрик скачущего за ним.

Лис окликнул снова, погромче. Услышав наконец, Богдан прекратил пение, обернулся, стал ждать.

- Ба! Откуда ты взялся? - удивленно воскликнул он, признав того, кто еще сегодня утром охранял своим копьем его беседу с князем. - Что случилось, Лис? Эй, ты спалил лошаденку, вконец загнал! Кем послан? С чем?

Но Лис не ответил, с ходу проскочил мимо, устремляясь к неглубокой ложбине в стороне от дороги, и там, поровнявшись с единственным на всей равнине кустиком, рухнул в траву вместе с лошадью.

Тысяцкий спешился, подбежал к нему, тревожно вопрошая:

- Что ж ты, брат? Уж не мне ли так поспешно нес недобрые вести? Иль приказ какой? Говори! Не беда ли стряслась?

- Успокойся, - тяжело дыша, простонал упавший, - нет беды ни в Киеве, ни в доме твоем. Дай скорее напиться, слова вымолвить не могу.

Тысяцкий протянул ему мех, помог подняться на ноги, чуток успокоенный услышанным. А тот все глотал и глотал, жадно, ненасытно, сжимая мех дрожащими руками, и стекали капли по углам рта, шевелились в складках шеи почти невидимые, точно бесцветные колючки, волосы.

- Ничего у меня не выпытывай, - наконец молвил Лис, оторвавшись от меха. - У тебя свое дело, у меня свое. Только дело мое твоего спешнее, княжичем запечатанное. Хоть ты и тысяцкий, а не скажу. Не велено.