Укротители лимфоцитов и другие неофициальные лица - [3]

Меня немедленно подхватили, измерили рост, поставив на косяке отметку рядом с парой десятков других разноцветных черточек, отмечающих рост сотрудников и наиболее близких друзей отделения, например Доктора С. – завотделением микробиологии, Доктора Ф. из кардиологии, Элишки из биохимической лаборатории и немногих других избранных. Потом мне быстренько поменяли имя. Не потому, что мое не нравилось, а потому, что, как выяснилось при ближайшем рассмотрении, в отделении уже была Ленка (в Чехии это не производное от Лены, а вполне самостоятельное имя) и две Хелены, а еще одна Елена периодически набегала из отделения статистики – ну что поделать, троянская красавица ни один народ в Европе не оставила равнодушным, одарив представительниц каждого вариациями своего имени.

– Как же мы теперь во всех вас разберемся? – опечалилась было лаборантка Ива, пожимая мне руку при знакомстве. Я попыталась утешить ее, объяснив, что привязанности к своему, как и к любому другому имени, я не питаю и что можно, например, взять отчество и переделать во второе имя. Кто же знал, что эта незамысловатая идея вызовет такой ажиотаж? От меня потребовали объяснений, что такое отчество, и вся лаборатория, безмерно веселясь, немедленно обзавелась этим необходимейшим придатком к имени, и еще несколько дней все звали друг друга Бедриховичами, Либоровичами, Мартиновичами и даже Пепиковичами, упорно отказываясь откликаться на свои привычные имена. Так началась моя лабораторная жизнь, в которой я и до сего дня остаюсь Сашей или, по-домашнему, Сашиком, ввергая в замешательство новеньких и гостей лаборатории – на бедже-то все написано в соответствии с паспортом.

В отделении иммуногенетики кроме Доктора К. и Дэни обнаружился также Солнечный Л., длинный, веснушчатый, лучезарный заведующий лабораторией ДНК[3], и Ленка – умная блондинка, лаборантка-совершенство, способная извлечь и размножить ДНК из чего угодно, да и просто красивая милая девочка. Втроем мы немедленно составили веселую компанию, которая, едва оказавшись в одном помещении, немедленно устраивает цирк: не танцы, так рисование лошадей с закрытыми глазами, не рисование лошадей, так пантомимное изображение клеток иммунной системы. (А вот вы, например, сможете изобразить Т-лимфоцит так, чтобы отгадывающий легко отличил его от В-лимфоцита? Ленка может. Солнечному Л более всего удаются макрофаги[4], поскольку ему нешуточно повезло с метаболизмом, так что он и в человеческом обличье вдохновенно ест все, что под руку подвернется. Ну а я специалист по изображению дендритных клеток, потому что самая лохматая, а для дендритных клеток лохматость – первое дело и вообще признак профпригодности.) Ну и поскольку в силу обстоятельств мы оказываемся вместе по многу раз на дню, то и цирк в нашем отделении явление непрекращающееся.

Иногда к нам присоединяются докторанты, которые под чутким руководством Доктора К., Дэни или еще кого-нибудь причастного к иммуногенетике пишут свои кандидатские, а параллельно осваивают азы ряда специальностей, никак не связанных с медициной, в зависимости от того, чем интересуется в данный конкретный момент их научный руководитель.

Например, не далее как полгода назад Доктор К. увлекся разведением орхидей, а для создания микроклимата требовалось собрать какой-то особенно хитрый приборчик по чертежу самого Доктора К., и бедные докторанты днями и ночами разбирали старую ПЦР-машину, выковыривали из нее нагревательные элементы, доставали резисторы, считали сопротивление в сети и таки собрали адский агрегат. И он даже работал, но Доктору К. орхидеи быстро надоели, и он передарил их вместе с агрегатом Доктору Ф. в кардиологическое отделение.

Некоторое время спустя ординаторская кардиологов прославилась своим микроклиматом и богатейшей экзотической флорой, да так, что любое отделение норовило своих иностранных гостей для поражения воображения и повышения нашего международного авторитета затащить на чаепитие именно туда, в царство редких орхидей и еще какой-то красивой небывальщины. Правда, потом чудо-агрегат Доктора К. исчез. По слухам, он был украден и переделан энергичным докторантом Доктора Ф. в какой-то особенно чувствительный измеритель сердечных импульсов, а орхидеи, лишившись техподдержки, замерзли. Был скандал, и, если бы докторант Доктора Ф. не получил за этот прибор не то премию “Бектон Дикинсон”, не то грамоту от Ассоциации чешских кардиологов, Доктор Ф. его бы выгнал, поскольку очень любил орхидеи и страшно гордился своим ботаническим садом. Увы, безвременно и безвозвратно погибшим.

Еще у нас есть лаборантка Клара – удивительно красивая и жизнерадостная женщина, наша лабораторная королева. Она знает об отделении все до мелочей, она единственная, кто без запинки может ответить на вопрос: “А вот кто-нибудь в курсе, где лежит такая бутылочка без этикетки среднего размера, в которую я позавчера перелил реактивы и положил не помню куда?” – и именно к ней идут, когда вдруг нужно вспомнить, не делали ли случайно в нашей лаборатории анализ на фенилкетонурию человеку по фамилии Н. и где, бога ради, лежат результаты крохотного эксперимента, производившегося десять лет назад, а теперь срочно понадобившиеся в связи с надвигающейся проверкой ЭФИ?!