Украсть у времени - [2]

— Это была не молния. Ядвер полетел. — Потом резко поднялся, поставил чашку на столик и шагнул под дождь, к своей машине.

Отец крикнул ему вслед:

— Да погодите же, льет ведь!

Но тот только пренебрежительно махнул рукой, дескать, чепуха, какой это дождь, и зашлепал по лужам.

Возился он там минут двадцать, потом вернулся на веранду.

— Я был прав. Ядвер сгорел, — сообщил он нам, все так же улыбаясь.

Вымок он окончательно, длинные волосы свисали сосульками, и от этого он еще более походил на индейского вождя. Сел, весело и испытующе посмотрел на нас.

— Влип я сильно, ребята, без вашей помощи не обойтись, поэтому врать не буду. Хотя и обязан.

А теперь представьте себе такую картину. Маленькая дачка белого кирпича посреди бесчисленного множества грядок, делянок и садовых участков. Снаружи шумит дождь. Мы с отцом сидим на старом провалившемся диване, а перед нами вышагивает по веранде мокрый, длинноногий парень с профилем Виннету и обычным голосом, чуть нудно рассказывает совершенно невероятные истории.

Виннету звали Брис, и прибыл он из будущего. Если точнее, он возвращался из прошлого, из очередной временной экспедиции. Но до своего времени, отстоящего от нашего лет на двести, не дотянул, сгорел в машине этот самый ядвер. Был Брис то ли конструктором, то ли что-то в этом роде. Назвал он себя модестором машин, а расспросить, что это такое, мы поначалу постеснялись, а потом просто не успели. Поскольку ядвер сломался, у него было два выхода: дожидаться спасателей или попытаться починить машину самому. Спасателей ожидать дело долгое: им нужно прочесать почти триста лет, неизвестно ведь, в каком году он провалился. Брис решил попробовать второе. Ядвер для него был деталью не такой уж сложной: инструменты нужны, материалы, ну и немного труда.

Но что интересно: мы с отцом сразу и безоговорочно поверили Брису. Может быть, этот человек из будущего обладал даром внушения?

Мы поверили Брису, а поверив, уже никак не могли отказать ему в помощи. Отец сразу забеспокоился о машине — не повредит ли ей дождь? Оказалось — нет, не повредит. И мы стали ждать окончания дождя, чтобы ехать в город, добывать необходимые материалы и инструменты.

А пока сидели на веранде, пили чай, разговаривали. Брис сразу предупредил, что на серьезные вопросы о будущем он отвечать нам не может, это запрещено. Ну а не очень серьезные — пожалуйста.

Но очень серьезные вопросы о будущем нам почему-то в голову не шли, от волнения перед необычностью ситуации, наверное. Я все думал, что бы такое спросить, но придумал только узнать о курении: будут ли через двести лет курить или нет?

Брис подумал и сказал, что будут, но не табак, а что-то другое, безвредное. И то немного.

И вот тут у отца появилась эта его сумасшедшая идея. Конечно, интересно такое узнать, мало кто может в подобном положении удержаться и не спросить. Но лучше бы он не спрашивал!

Равнодушно глядя в сторону и почти спокойным тоном (почти — потому, что голос все-таки подрагивал), отец осведомился:

— А как у вас насчет поэзии?

Брис недоумевающе улыбнулся:

— Что насчет поэзии?

— Ну, пишут стихи, читают? — отец изо всех сил старался не показать, как ему это интересно.

— Да, пишут и читают, очень многие, — кивнул Брис.

— И классиков помнят? — голос у отца неожиданно перехватило, но Брис ничего не заметил.

— Ну еще бы, конечно, помнят. Пушкина, Лермонтова… Шекспира. Понимаете, я ведь не специалист, и, кроме того, таланта поэтического совсем нет. Так что мне трудно об этом судить.

Отец важно покивал. Как он боролся со своим волнением!

— Ну, а из нашего времени выбился кто-нибудь в классики?

Брис в задумчивости взлохматил пятерней волосы, с минуту молчал.

— Вообще-то я одного только могу припомнить.

— И как же его зовут? — Отцу пришлось поставить чашку на стол, чтобы не уронить — так дрожали руки.

— Марат Булыгин, по-моему.

Отец не мог скрыть своего разочарования:

— Ну, мы о таком и не слышали. А Пялина у вас не знают? Петра Пялина?

Брис озабоченно переспросил:

— Петр Пялин? Он что, тоже поэт?

— Да, — единственное, что смог выдавить из себя отец.

На этот раз Брис вспоминал долго, минут десять. Отец почти не дышал, ожидая ответа. Я, признаться, тоже. Наконец Брис отрицательно покачал головой:

— Нет, не знаю. Никогда не слышал о таком.

Мне было больно смотреть на отца в этот момент. Каждый поэт, писатель, художник, музыкант наконец, хоть немного, но в душе всегда надеется на то, что слава переживет его и творения его будут знать и любить в веках. Не верьте, если вам говорят, что пишут для живущих сегодня, что интересен только нынешний день. Никогда не верьте!

Это был сильный удар для отца. Он сник и так безнадежно посмотрел куда-то в дождь, что я не выдержал, положил ему руку на плечо, утешая.

Брис не видел этого. Он встал, подошел к краю веранды, любуясь струями воды, бившими о землю.

Дождь вскоре кончился, выглянуло солнце. Отец, к тому времени немного успокоившийся, отправился с Брисом в город добыть необходимое для починки ядвера. А меня оставили охранять машину. На всякий случай.

Отец вернулся только вечером, один и буквально убитый горем. Кое-как мне удалось расспросить его. Оказалось, что все кончилось очень плохо. Когда они с Брисом переходили улицу, тот почему-то замешкался и попал под тяжелый самосвал, вылетевший из-за поворота. Через два часа, не приходя в сознание, Брис скончался.