«Украинский вопрос» в политике властей и русском общественном мнении (вторая половина XIХ в.) - [55]
Почему же Валуев блокировал начинания Головнина? В значительной мере его действия можно объяснить узкими ведомственными интересами. Именно в 1862 г. Валуев добивался (и к началу 1863 г. добился) передачи от МНП в МВД контроля над цензурой, так что любой повод подорвать доверие царя к Головнину был хорош. Головнина Валуев считал серьезным и опасным противником: «Умен, вкрадчив, методичен, холоден, эгоистичен, мало приятен»,— записал он о Головнине в своем дневнике в конце 1861 г. [424] Сам Валуев отнюдь не был свободен от греха, на который он жаловался в докладе царю,— рассогласованности и противоречивости деятельности различных звеньев центральной и местной администрации, а часто и сознательного их противодействия друг другу. Александру II проблема была хорошо знакома. Рядом со словами доклада «Успех невозможен при коренном различии взглядов и при отсутствии взаимного содействия между генерал-губернаторами и МВД» царь пометил: «Вот почему я и возобновил Западный комитет» [425]. Однако история самого Западного комитета, вполне в традициях российской бюрократии, также превратилась в череду конфликтов и интриг между его членами. Масштаб недуга был таков, что в 1865 г. Александр II вынужден был сделать выговор всему Совету министров, напомнив министрам «об обязанности признавать себя солидарными по общим делам администрации» и о том, «что каждый из них занимает свое место по его доверию и что если они друг другу не оказывают уважения, то обязаны оказывать это уважение к его доверию» [426]. Приговором Западному комитету звучат слова Д. Милютина: «В этом Комитете, как и в других, было больше слов, чем дела. Не было выработано ни одной существенной меры, которая обещала бы новую жизнь краю {…} Все постановления комитета имели характер полумер, обставленных такими условиями, которые обращали их в одни платонические пожелания. Правительство сознавало необходимость сделать что-нибудь — и только выказывало свою немощь» [427].
Впрочем, у взаимной нерасположенности двух министров были не только ведомственные мотивы, но и серьезные идеологические основания. Валуев, как мы уже видели, смотрел на проблему православного населения Западного края с ассимиляторской точки зрения, которая была Головнину чужда. Как следствие, Валуев имел основания >|146сомневаться в том, что МНП сумеет и захочет обеспечить русификаторскую направленность новых училищ. В этом плане характерен эпизод, о котором вспоминает Драгоманов: когда какой-то архиерей из Владимирской губернии вызвался направить в народные школы в Малороссии своих семинаристов, и Васильчиков, и куратор Киевского учебного округа Ф. Ф. Витте его предложение отвергли, ссылаясь на то, что для этой цели нужны местные учителя, хотя шанс получить из среды выпускников местных университетов украинофильски настроенных преподавателей был значительно выше [428]. Драгоманов, кстати, обращает внимание и на то, что в ходе развития земских школ во второй половине 60-х гг. МНП и ведущие русские педагоги, в том числе К. Д. Ушинский, выступали за использование местного языка в начальной школе, а главными противниками этого на левом берегу Днепра, где также было введено земство, выступали местные малороссийские деятели Андрияшев, Багатимов, Недзельский. «Стыдно признаться, а приходится, что орудием изгнания украинского духа из всяких школ были совсем не великорусы, а урожденные украинцы»,— пишет в этой связи Драгоманов [429].
Другой важный источник конфликта министров состоял в том, что Валуев придерживался аристократических убеждений и, в отличие от Головнина, скептически смотрел на расширение участия разночинцев в государственной службе. Польский князь, несмотря ни на что, был ему ближе русского парвеню. «Вы не опровергаете тех (весьма, к сожалению, многих), которые воображают, что можно элиминировать поляков из государства, командировав из внутренних губерний гг. Федотовых, Никаноровых и Пахомовых для исправления должностей Тышкевичей, Потоцких и Радзивиллов. Все это не так легко, как многие думают»,— не без злой иронии писал в августе 1863 г. Валуев Каткову, противопоставляя списку знатнейших польских родов ряд заведомо разночинских русских фамилий [430]. Свои обращенные к Каткову обвинения в «страсти к оплебеянию России» Валуев «в уме» вполне мог адресовать и Головнину [431]. После того как конфликт с Головниным еще более обострился из-за решительной критики министром народного просвещения Валуевского циркуляра, Валуев решил использовать для дискредитации оппонента инспекционную поездку на Украину Мезенцова, чьи доклады нетрудно было затем положить на стол императору. Мезенцов, без сомнения, получил соответствующие инструкции еще в Петербурге. В результате в его рапортах появились утверждения, что «учебное ведомство ежегодно усиливает местные заведения количеством новых лиц с ультралиберальным и
