Украина — не Россия - [208]

Ну, а что же за горизонтом? Хотя мы сейчас и несколько отстаем, но на долгой дистанции, я уверен, Украина не будет позади России по главным показателям на душу населения и по качеству жизни, и это — в худшем для себя случае. Дело вовсе не в минусах российской географии (ее плюсы не слабее) и в других мифических или действительных изъянах нашей великой родственницы (покажите, кто без изъянов?), а совсем в другом. Еще в школьном курсе химии нам объясняли понятие «валентность». Это способность атома присоединять другие атомы, приобретая новые качества. Поскольку понятие валентности применяется и в других отраслях науки (например, в языкознании), его можно, вероятно, распространить и на человеческие сообщества. За долгую жизнь я пришел к убеждению, что украинцы более валентны, и это обязательно сыграет свою роль в том поступательном движении Украины, которое по-настоящему только начинается, в каждой ячейке жизни, в больших и малых начинаниях. Мы исключительно восприимчивы к новым идеям. Наша элита двуязычна, а это гарантия ее большего универсализма и гибкости. Парадокс, но эти качества есть наша награда или компенсация за века безгосударственности.

Один журналист как-то написал, что если бы управление кадров ЦК КПСС в 70-е годы перевело Кучму Л. Д. на один из уральских, сибирских или московских заводов, через двадцать лет он (то есть я) вполне мог бы оказаться на месте Ельцина, стать президентом России, тогда как Ельцин ни при каких обстоятельствах не мог бы стать президентом Украины. По отношению конкретно ко мне такое заключение ошибочно, но мысль журналиста совершенно понятна. Он явно имел в виду то качество украинцев, которое я назвал здесь высокой валентностью.

С юных лет увлекаясь историей, я совершенно не соотносил ее с той современностью, которая меня окружала. История была сама по себе, а Чайкино, Караси, Костобоброво, Днепропетровский университет имени 300-летия воссоединения Украины с Россией, целинные совхозы, конструкторское бюро «Южное», завод «Южмаш» и даже Байконур были сами по себе. Происходили какие-то события, сменялись генсеки и футбольные чемпионы, заполнялись водохранилища, но это не было историей. Меня окружал полностью законченный мир под названием СССР. В него входили достаточно условные Россия, Украина, Белоруссия, Казахстан. Замечательная советская родина!

Но с самого детства что-то порой просвечивало. Я старался понять, где именно через костобобровский овраг проходит граница, чтобы стать одной ногой в Украине, а другой в России, и мне было досадно, почему граница никак не обозначена. Помню, меня радовала мысль, что я нахожусь именно здесь — пусть и на самом краю украинской земли, но все же в Украине. Мысль о границе никогда не переставала будоражить меня вплоть до окончания школы, и долгое время я был твердо убежден, что для взрослых это тоже игра: они договариваются о границах, чтобы не так скучно было жить. Но попутно с этим я не раз представлял себе, как граница становится настоящей, Украина отделяется от СССР, становится самостоятельной, у нас появляются пограничники в серых мундирах и серых суконных кепи с прямым козырьком (в каком фильме я углядел такую форму?), а на российской стороне все остаются в советской форме. Пусть это была игра, но ведь была же какая-то причина, почему у такого сознательного комсомольца возникали подобные видения? Я никогда не задумывался об этой причине всерьез, но странный образ границы был отчего-то всегда рядом.

Пока отшагаешь девять верст по пути в школу или из школы, какие только картины (конечно, книжного происхождения) не промелькнут перед тобой! Я часто представлял себе чубатых казаков Ста-родубского полка. Им некуда было торопиться, их было трое или четверо. Спешившись, они вели коней под уздцы, покуривая люльки, за поясами и из седельных сумок торчали длинные кремневые пистолеты. Один конь был лишний, его покрывала ковровая попона. Подарок или военный трофей? И это тоже было где-то рядом.

Виделись мне и московские люди. Они были в красных кафтанах, бородатые, кажется с алебардами, теперь уже не помню, на лосня-шихся, сытых лошадях, вид имели важный и надменный. Они направлялись в Чернигов проводить там перепись.

На стыке 80-х и 90-х, когда, вероятно, каждый почувствовал, что Украину подхватил и несет поток истории — об этом многие тогда начали писать и говорить, — мне вдруг стало ясно, что на самом деле мировая история совершалась всегда, каждый день. Одной из главных, хотя и скрытых ее пружин в XX веке были отношения России и Украины. Ни та, ни другая сторона не оставалась неподвижной, и там, и там под толстым слоем льда происходили большие перемены. Даже в годы, кажущиеся теперь совсем вялыми, случалось много важного. Теперь понятно, что обе страны, еще того не подозревая, вовсю двигались к 1991 году. Надо было сделать исключительно много, чтобы к решающему мигу все было готово. Уверен, что я не составлял исключения, уверен, что даже в самые глухие времена миллионам людей без всяких видимых причин и вне всякой связи с тогдашней действительностью являлся образ независимой Украины. Кого-то он даже пугал, но все равно являлся.