Украина и Речь Посполитая в первой половине XVII в. - [46]

Иными словами, в период генезиса сарматской идеологии, еще сильно мифологизированной, доминирует мотив противопоставления. Поэтому идея об особом происхождении шляхетского польского народа стала аргументом в пользу социальной и политической исключительности дворянства. Сарматский генеалогический миф акцентировал различия, потому оппозиционность к “другому” гармонично сочеталась с консерватизмом, когда речь шла о “своем”.

Особая функция “сарматского народа” в управлении государством обуславливалась его республиканским устройством, идеалом которого выступала Римская Республика. Польская шляхта провозглашалась наследницей традиций античного демократизма, что, впрочем, не вступало в противоречие с обязательством сохранения христианского наследия»[187].

Надо сказать, что протестантские учения различного толка в XVI в. распространились и в Речи Посполитой, особенно среди шляхты и горожан. Но именно в этом государстве контрреформация прошла наиболее успешно и мирно. Причин тому несколько: во-первых, сама католическая церковь в Польше быстро и удачно перестроила формы своей проповеди, стала «ближе простому народу», заговорила на понятном для него языке, используя понятные для него примеры; во-вторых, «материальная поддержка костелов и монастырей также обеспечивала шляхте выгодные условия для карьерного роста их сыновей и дочерей. Есть некая логика в том, что, несмотря на антиклерикальные настроения и интерес к религиозным новшествам, шляхта быстро и легко вернулась в лоно католицизма. Судя по всему, для нее выгоднее было сохранить доступ к духовным должностям и приносимым ими доходам, чем захватывать церковные владения»[188]; в-третьих, активная образовательная деятельность отцов-иезуитов также принесла свои плоды, притянув к католицизму дворянскую молодежь.

У современных польских авторов читаем: «На протяжении первой половины XVI в. шляхта сумела “переделать” государство таким образом, что оно гарантировало ей свободное использование своих привилегированных позиций. Программа экзекуционистов (то есть сторонников ограничения власти монарха. – Б. Д.), правда, не была реализована полностью, но заложила основы для исключительных шляхетских привилегий, получивших название “золотых вольностей”, ибо эти свободы были для шляхты величайшей ценностью. Свобода включала в равной мере гарантии как материальной, так и личной безопасности (свобода вероисповедания, власть над крепостными, политические права); ее нельзя считать анархией, так как Речь Посполитая держалась не на безвластии, а на праве. На самом деле функционирование государства было возможным благодаря скорее присущему шляхте чувству ответственности за судьбы Речи Посполитой, чем упорядоченной правовой системе. Речь Посполитая сформировалась на протяжении XVI в. как государство свободных людей. По мере того, как расширялась ее территория, шляхетское достоинство получали и многие свободные землевладельцы. Это означало, с другой стороны, также расширение отношений зависимости и на другие слои населения. В XVI столетии общество формально состояло из нескольких сословий: шляхты, духовенства, мещанства и крестьянства. Внутренне они были очень разнородны, но границы между сословиями достаточно легко преодолевались. Вместе с тем, однако, существовало деление на господ и подданных, на людей свободных и имевших ограниченную свободу. Шляхта при этом считала себя чем-то большим, чем просто сословием. Она была шляхетским народом. А это означало низведение всех других слоев населения до статуса плебеев, то есть ставило их вне “народа”»[189].

Особенно презрительно относились представители шляхетства к крестьянству. Иллюстрацией этого отношения служат, например, стихи, пожалуй, первого классика польской шляхетской литературы Миколая Рея (1505–1569 гг.). Кстати, сам он был ярым кальвинистом, что тоже нашло свое яркое отражение в его поэзии. Но сейчас нам интересна его интерпретация образа крестьянина. Приведем пару стихотворений на эту тему.

Мужики в городе Страсти Христовы покупали

Холопы двух придурков в город снарядили,

Чтобы Страсти Христовы к празднику купили,

Мастер видит – болваны, и пытает: «Смерды,

Вам как изобразить-то – живого иль по смерти?»

Мужики обсудили: «Лучше-де живого,

Всяко нам удобняе приобресть такого;

Сельчанам не потрафим – можно и убити,

А излишек случится – можно и пропити»[190].

Мужик, который под дубом срал

Ехал пан по дороге и маленько вбок взял,

Там дуб стоял тенистый, а под ним холоп срал,

Смешался тот, а барин рек: «Не суетися!

Без этого ж никто не может обойтися!»

Мужик и отвечает: «Я, чай, обойдуся,

Все, пане, тут оставлю и прочь повлекуся.

Надо вам – так берите, мне оно не треба.

Взамен же соглашуся на ковригу хлеба»[191].

Помимо «сарматизма» в идеологическом отношении для шляхты польских земель огромную роль играла принадлежность ее к католической церкви. «Мир в сознании польской шляхты XVI–XVII вв. отождествлялся с Европой. Критерием “европейскости” того или иного народа или государства было не географическое положение, а конфессиональная принадлежность. Европа делилась на две части: христианскую (европейские католические страны) и нехристианскую (мусульманский регион и православные государства); в религиозно-политическом аспекте отношение к ним определялось не внешнеполитическими обстоятельствами, но внутриконфессиональной солидарностью. Этот же критерий определял степень враждебности и дружественности соседних народов»