Украденный роман - [28]

’a «привилегии», то в каждой из них точно описывались бы ослабление моих желаний, иссякание моих иллюзий, несомненная подготовка к уходу.

Мы стареем не ритмично, плавно скользя по привычному склону, а резкими рывками спускаясь с уступа на уступ. После этого наступает передышка. «Терраса», говорят в горах. Но добираешься до нового склона и снова спуск. Поводов для несчастных случаев, наших оплошностей и панических страхов становится все больше: слишком низкие перила, скользкие полы, камни на дороге, высокие бокалы на хрупких ножках, толчки поезда, тяжелые чемоданы. За нами внимательно наблюдают. Двадцать шестого июля 1994 года я, как маразматик, дал себя обокрасть. Я не побежал за ворами, не протестовал. Ограбленный и жалкий, я ограничился тем, что обратился в «полицию», еще и радуясь, что там меня приняли не без уважения и предупредили: «Осторожно, месье, здесь ступенька», — о тех трудностях, столкнувшись с которыми я, в моем состоянии, мог бы потерять свое достоинство, хуже того — даже сломать себе ногу. Но о страхе, охватившем меня потом, я вам уже рассказал! Надеюсь, рассказал весело, ибо дать посмеяться — и над собой, если необходимо, — одна из моих последних забот.

Обычные метафоры — вылепить вазу, воздвигнуть стену — подразумевают, что в них предлагаются самые подходящие образы литературного труда, а значит, и самой жизни. Метафора «оказаться в опасном положении», которая для министерства финансов означает объявление отрицательного сальдо, неожиданно придает ремесленным сравнениям иной смысл: быть в опасном положении значит суммировать минусы, обкладывать кирпичом ямы, пустоты, пни, которые отныне усеивают наш пейзаж. Эта необходимость, в которую нас поставило время, сочинять с помощью пробелов — подобно тому, как этот текст родился из пропажи другого текста, — меня скорее вдохновляет, чем обескураживает. Я пережил несколько побед такого рода в прошлом, когда речь шла о том, чтобы заставить полюбить себя, невзирая на некоторое безобразие, множество более или менее скрытых недостатков, пошатнувшуюся репутацию. Разве вся жизнь не была построена на том же вызове? Мои самые заветные радости мне подарила не судьба, а моя воля, поскольку только я знал, каких битв мне стоила победа, которая, как я надеялся, будет казаться легкой. Разве у меня не украли праздничный пир? Из моего злоключения я приготовил «ужин из остатков», не утверждая в отличие от гастрономов, что остатки сладки. Дело заключалось лишь в том, чтобы не «разбрасываться хлебом». Теперь мой кошелек слишком тощ, чтобы я мог разыгрывать из себя расточителя.

Менерб, 27 июля 1994 — 15 декабря 1995