Украденные горы - [8]
— Что случилось, пан Юркович? — спросил удивленный староста. — За эту печать порядочные люди дерутся. Такая вам честь! И доверие от самого императора.
Уездный староста никак не мог уразуметь, почему отказывается этот мужик от печати, которая дает ему и власть над селом, и немало дохода от всяких там дел и хитроумных комбинаций. Ведь путный войт сдает печать лишь тогда, когда расширит свою усадьбу, удвоит участок земли и поставит высокий, под железом дом, когда в его кошарах станет тесно от скота.
— Удивляюсь вам, пан Юркович, — разводит руками уездный староста. — Вы недовольны экзекутором? Однако же перед августейшим его императором все равны — что бедные, что богатые. И подати собираются во имя закона одинаково как с бедных, так и с богатых. Что ж здесь удивительного?
— Удивительно, пан староста, что экзекутор бессердечен к людям, что он сдирает с бедного последнюю рубаху. Разве яснейшему императору, спрашиваю я вас, нужна залатанная рубаха?
— Я уже сказал вам, пан Юркович, что перед императором все равны. И все обязаны платить подати.
— А у кого за пазухой, простите меня, пан староста, одни вши да беды?
Староста перестал играть золотой цепочкой на жилетке и — куда девалось приятное обращение! — вспыхнув от гнева, закричал:
— Вам не войтом, а пастухом у меня быть. Там бы вам и жалеть мою скотинку. А людей уж предоставьте нам знать, когда жалеть, когда нет.
Вторично схватился Андрей со старостой много позднее, лет, должно быть, через пятнадцать. Через село Ольховцы в ту пору взялись прокладывать большой имперский тракт. У Юрковичей в то время была пароконная подвода и двое крепких парней, и потому Андрей одним из первых хозяев вышел на грабарскую работу — возить землю и камень на трассу новой дороги. Здесь опять-таки пригодилась людям его хозяйская сметка, — ведь он был на селе среди крестьян самым грамотным человеком. Собравшись на сходку, грабари — на Ольховецком участке их было больше сотни — выбрали Андрея за старшого и поручили ему представлять их интересы перед господами инженерами и дорожной администрацией. Администрация была довольна: не придется иметь дело с отдельными грабарями, только с их представителем.
Прошел месяц-другой горячей работы. Вдоль села Ольховцы, на топях, по-над берегом капризно вьющегося ручья, обозначился будущий имперский тракт. Горками легли земля и мелкий гравий, камень с реки, суетились рабочие, бедные сельчане, у которых не было своих лошадей. Однако это только начало будущей дороги. Требовалось еще подвезти тысячи и тысячи тонн камня, еще не начинались работы на высокой плотине перед деревянным мостом через Сан, предстояло навести цементные мосты, которые выдержали бы тяжесть императорских пушек. Тракт должен был служить самому императору, его храбрым войскам, которые в случае войны с Россией засядут в неприступной фортеции Перемышль…
Каждую субботу к вечеру приезжал в село кассир из Саноцкого банка и выплачивал грабарям недельный заработок. В незабываемую субботу, из-за которой Андрей должен теперь преждевременно покинуть этот мир, кассир появился в положенное время. Полученная сумма показалась грабарям меньше той, что выплачена в прошлую субботу, хотя работали они ничуть не меньше. Чудно и то, что заработок у Андрея не только не уменьшился, а даже возрос на несколько крон. Андрей понял, к чему дело клонится: его хотят подкупить, чтобы легче было обкрадывать рабочих. «Ну нет, это у них не пройдет, — сказал он людям. — Мы покажем панам мужицкую силу. В понедельник, хозяева, наши кони будут отдыхать. Пускай паны сами впрягаются в подводы».
Миновал понедельник, за ним вторник. На строительстве имперского тракта приостановились сперва грабарские работы, потом и все остальные. Администрация встревожилась, в село прибыли жандармы, а в среду к сельской гмине, где помещалась контора строительства, подкатил блестящий фаэтон,>- запряженный вороными жеребцами. Из фаэтона вышел уездный староста Енджевский, уже поседевший, но еще крепко сбитый человек.
Грабари, собравшиеся здесь по приказанию войта, примолкли, уставившись в пана старосту, с любопытством разглядывая его, весьма представительного, в черной пелерине и высоком цилиндре. К нему подскочил войт и, почтительно поздоровавшись, не доходя двух шагов, остановился перед ним. Староста обратился к нему, чтобы слышали все, с вопросом: сознает ли он, что строительство имперского тракта — важнейшее государственное дело и что всякого, кто осмелится препятствовать воле императора, ожидает суровая кара?..
Не успел староста кончить свою речь, как из толпы выдвинулся Андрей. Глаза их встретились. Енджевский, очевидно, узнал его, — на тонких губах под пепельными усами шевельнулась колючая, пански пренебрежительная усмешка.
