Украденная юность - [23]

— Пошли!

Он обернулся и увидел усталое заплаканное лицо, распущенные по плечам волосы, когда-то белокурые. «Девушка, — подумал он, — или молодая женщина. Я сразу по голосу определил». Все еще связанные ремнем, перебежали они через улицу к развалинам и забились в какой-то угол. Заднюю стену дома разворотило снарядом, и в каких-нибудь ста метрах по другую его сторону Радлов увидел танк. Извергая огонь из орудия, танк стоял среди развалин и щебня. Это был «Т-34». Вдруг из-за него вынырнули темные фигуры и побежали, пригибаясь к земле.

— Русские, — сказала девушка.

Радлов, увидев русских, попытался еще глубже забиться в угол.

В сером дожде пепла угасал этот жуткий день. И тут перед ними вырос широкоплечий исполин с пылающим взором и угрожающе направил дуло автомата на Радлова.

— Эй, фашист! — хрипло крикнул он.

Радлов медленно поднял руки. Все кончено! Его ждет пуля. Он, правда, безоружен, но мокрые лохмотья мундира явно выдавали его. В ушах зашумело, и сквозь этот шум до него ясно донесся голос Брандта: «Красные всех подряд ставят к стенке…» Хоть бы скорее конец, выстрел — и все! А что, если он, как Браун, сапогом размозжит мне череп?

От ужаса кровь застыла у Радлова в жилах, руки, поднятые вверх, словно налились свинцом, лицо стало белее бумаги, и вдруг все в нем возмутилось: нет! Он не хочет умирать. Помоги же мне, мама, помоги!

— Он не фашист, — сказала девушка, и голос ее прозвенел, как надтреснутое стекло.

Солдат обернулся.

— Ты… женщина… ты не солдат.

И снова дуло автомата коснулось груди Радлова. Но девушка не унималась.

— Не фашист! — кричала она. — Брудер, понимаешь, брудер? — Ее голос окреп, стал настойчивее.

Исполин в зеленой форме недоверчиво прищурил глаза.

— Бруттер, — пробормотал он сурово, — бруттер, бруттер. — Лицо его стало напряженным, он пытался понять смысл немецкого слова.

— Не бруттер — брудер, — девушка говорила все запальчивее, бурно жестикулируя. — Мама… папа… брудер… швестер…

От ее резких движений натянулся ремешок портупеи, который связывал ее с безучастно стоящим рядом Радловом. Лицо солдата выразило внезапное понимание.

— Мама… — сказал он, а потом показал на девушку, — сестра.

Но тут же взгляд его опять стал гневным, он заметил ремень и дернул за него, да так, что оба покачнулись.

— Это что?

Девушка показала на отверстие шахты.

— Вассер.

Исполин кивнул, словно понял, в чем дело. Девушка, имени которой Радлов до сих пор не знал, сказала:

— Брудер ни пиф-паф!

— Ни пиф-паф! — подозрительно повторил исполин. Он стоял в нерешительности, не зная, что предпринять. В конце концов он обыскал Радлова, ощупал его сверху донизу и не нашел ни оружия, ни патронов.

— Ни пиф-паф! — повторил он еще раз, словно хотел убедиться в чем-то. Девушка затрясла головой.

— Ну, домой! Нах хаузе!

Это было так неожиданно, что Радлов в первое мгновение ничего не понял. Ему можно идти? Он свободен, действительно свободен? Почему же русский попросту не уложил его? Это невероятно, этого не может быть! Он стоял неподвижно, пока девушка спокойно и неторопливо отвязывала ремень от своего пальто, увидел, как она повернулась, и неуклюже зашагал рядом с ней. Но тут его пронзила мысль: «Русский выстрелит мне в спину, поставит, так сказать, точку куском свинца!» Его прошиб холодный пот, он сделал над собой усилие, чтоб не бежать изо всех сил, — а идти медленно и спокойно. Пройдя метров сто, он вынужден был сесть, мокрый от пота, с дрожащими коленями. И только теперь отважился оглянуться.

Советский солдат исчез. Танк стоял на том же месте, но уже давно не стрелял.

— Нам повезло, — сказала девушка.

«Больше, чем повезло», — подумал Радлов, пытаясь овладеть собой. Тяжело дыша, он отер тыльной стороной ладони пот со лба, поднял глаза на девушку в бесформенном пальто, из-под которого выглядывали мужские брюки, и попытался улыбнуться.

Девушка улыбнулась ему в ответ.

— Как тебя зовут? — спросил он.

— Урсула. А тебя?

— Радлов, Иоахим Радлов, — ответил он и подумал: «Сколько же ей лет? Двадцать, или восемнадцать, или еще меньше, а может быть, и больше». Они помолчали, смущенные, глядя куда-то в сторону. Потом Урсула сказала:

— Нам не добраться до дому. Ты в форме, а я… Говорят, русские насилуют всех женщин подряд.

Нет, о том, чтобы добраться до дому, не могло быть и речи. Среди боевых позиций, неподалеку от рейхсканцелярии, немец в форме непременно вызовет подозрение у любого менее добродушного русского солдата. И тогда его незамедлительно расстреляют. Положение, в которое они попали, было безнадежным, отчаянным. Каждую минуту могли снова появиться русские, занявшие эту часть города.

— Самое лучшее, если мы спрячемся в каком-нибудь подвале, — сказала Урсула, — переждем там ночь, а утром обсудим, как быть.

— А если они прочешут все подвалы?

— Но на улице нас наверняка схватят.

Поискав немного, они нашли наполовину заваленный обломками и щебнем вход в подвал. Дом, вплоть до нижнего этажа, разрушило миной. У Радлова, который первым протиснулся в довольно большую щель, буквально остановилось дыхание от тяжелого, сырого воздуха. Пока глаза не привыкли к полутьме, он не разгибался, готовый к прыжку. Потом он протянул руку Урсуле и помог ей пробраться внутрь.