Украденная дочь - [8]

— Когда я рассказываю клиенткам, как хорошо умеет готовить моя десятилетняя дочь, они мне не верят. Одна из них схватилась руками за голову и заявила, что, по ее мнению, дети не должны работать. Я ответила, что ей не следует говорить таких глупостей, поскольку дети должны учиться быть самостоятельными.

Стрелки на часах показывали уже почти без четверти десять. Я улыбнулась маме.

— После этого она вернула мне банку с водорослями, которую собиралась купить, — продолжала она. — Нужно было предвидеть, что она отомстит за то, что я ей так ответила.

Я стала собирать учебники. Мама взяла с тарелки еще немного лапши и то ли с серьезным, то ли с удивленным видом принялась ее жевать.

— А где Анхель?

Я сделала вид, что не услышала вопроса, и пошла с учебниками в руках в свою комнату. Там я села на край кровати. «Куда же ты запропастился? — мысленно спросила я Анхеля. — Пожалуйста, вернись поскорее. Не поступай так со мной».

Поскольку звонок на входной двери так и не зазвенел, уже через каких-нибудь несколько минут должна была разразиться буря. Я посмотрела на часы: без пяти десять. Мама зашла ко мне в комнату. В ее глазах был блеск, который вот-вот должен был перерасти в ужасную вспышку.

— А где Анхель?

Я встала и, подойдя к маме, легонько отстранила ее, чтобы пройти в ванную.

— Он у одного из своих друзей. Его скоро приведет отец этого мальчика.

Я открыла водопроводный кран. В ванной я была в безопасности. Я очень надеялась, что брат с минуты на минуту вернется домой. Ему, похоже, не следовало давать слишком много свободы. Мне казалось, что Анхель ведет себя совсем не так, как я: я никогда бы не поступила так, как он поступил, никогда бы не допустила такой оплошности. Впрочем, я сама не раз и не два возвращалась домой с бешено колотившимся сердцем, потому что бежала со всех ног, чтобы не опоздать, и далеко не один раз я с тревогой думала о том, что, оказавшись у нашего дома, увижу полицейские машины, машины «скорой помощи» и разгоняющие темноту яркие проблесковые маячки, от одной только мысли о которых мне становилось страшно. Однако все заканчивалось тем, что мне открывала дверь мама, и предполагаемый кошмар тут же улетучивался. Мама была уверена, что меня проводил до самого нашего дома кто-нибудь из взрослых. А еще она была уверена в том, что дочь не станет обманывать ее подобным образом.

Стрелки часов показывали уже десять. Я подумала, что выиграю еще несколько минут за счет того, что подольше почищу зубы.

Из-за двери донесся голос матери:

— А кто, ты говоришь, его сюда приведет?

Я сделала вид, что не услышала. Еще одно небольшое мучение. Наказание за то, что я так много врала, что вела себя так безрассудно, что предоставила младшего брата самому себе. Теперь, когда мама так хорошо себя чувствовала и уже почти не открывала портфель из крокодиловой кожи, произошло это несчастье, причем виновата в нем была я.

Десять минут одиннадцатого.

Мне не оставалось ничего другого, кроме как выйти из ванной. Я окинула ее таким взглядом, как будто видела в последний раз, как будто мне предстояло умереть или же быть выброшенной из дому. Кафельная плитка под белый мрамор с коричневыми прожилками, пол из песчаника темно-синего цвета, ванна, раковина умывальника. Шкафчик голубого — «небесного» — цвета на стене. Силиконовые рыбки, приклеенные к кафельной плитке, и силиконовые морские звезды, имитирующие морское дно. Тряпичные цветы, спускающиеся каскадами с верха голубого шкафчика. Я пользовалась этой ванной вместе с братом, однако из имеющихся здесь предметов ему принадлежали только губка для мытья, зубная щетка, зубная паста и банный халат. Все остальное было моим. Обесцвечивающее средство для волосиков на ногах и руках, губная помада (подарок Анны — «той, у которой есть собака»), шпильки и резиночки для волос, различные щетки и расчески, флакончики с духами, которые мне дарили на день рождения и которые время от времени мне приносила мама в качестве сюрприза, и розовый велюровый банный халат с капюшоном. «Вечно что-нибудь плохое да и случится», — подумала я, открывая дверь ванной.

— Уже очень поздно, — сказала мама. — Дай мне номер домашнего телефона этого друга.

Я сделала вид, что пытаюсь его найти.

Отец отложил газету в сторону и уменьшил звук телевизора до шепота, потом поднялся. Они теперь стояли вдвоем с мамой с очень серьезным видом, скрестив руки на груди. Это не предвещало ничего хорошего. Такой серьезный вид бывал у них в тяжелые моменты жизни: когда мы с Анхелем болели, когда наш отец оставался без работы. «Ну почему ты все никак не приходишь? — мысленно обратилась я к Анхелю. — Выручи меня!»

Я вернулась в гостиную с пустыми руками, серьезным лицом и тоской на сердце. Отец посмотрел на меня вопросительным взглядом. Взглядом, в котором чувствовался страх. Мама принялась надевать джинсы. «Мозг» в ее желудке, похоже, проснулся. Когда она надевала верхнюю одежду на ночь глядя, это было еще одним признаком того, что в жизни наступил тяжелый момент.

— Он ушел гулять в пять часов и до сих пор не вернулся, — сказала я.

— Такого не может быть, — ответила мама, пристально глядя на меня и очень медленно произнося слова — как будто она размышляла в этот момент обо всем плохом, что происходит на свете, обо всем плохом, что может произойти с ее семьей, и обо всем плохом, чего можно ожидать от меня.