Укол рапиры - [56]

Шрифт
Интервал

— Да недалеко. Вон, дом пятнадцать, там во двор и налево.

— К Четверикову, что ли? Так он ведь не в драмкружке.

— К какому еще Четверикову?! — Шура начал краснеть. — К Нинке зайдем. Копыловой… А? Давай для смеха.

— Ну разве что для смеха, — с присущей ему тонкостью заметил Витя. И уже совсем не тонко спросил: — Она тебе все еще?.. По-честному?

Шура ответил не сразу. Вопрос, несмотря на краткую форму, был достаточно серьезен. Шура колебался между двумя вариантами. Первый — искренним, когда говоришь не только для слушателя, но и для себя, когда выплескиваешь всю душу, все, чего, может, и себе самому не приходилось говорить. Вариант второй — натянуть на себя шлем небрежности, надеть кольчугу безразличия, да еще прихватить, возможно, щит грубости и не позабыть копье насмешливости.

И Шура предстал перед своим другом, облаченный во все эти нелегкие доспехи. И произнес изменившимся под их тяжестью голосом такие неприятно поразившие его самого слова:

— Ну да еще… Ничего и не было. Так просто. Детские игрушки. Почему лишний раз не поцеловаться! В нашем возрасте полезно.

Но у Вити было на этот счет принципиально противоположное мнение.

— Подумаешь, — сказал он. — По-моему, это чушь… Слюни, тьфу!

Шура мог бы убедительно, как он считал, возразить, но спорить не стал. Без Вити он ни за что не пошел бы к Нине, так что лучше его не раздражать…

— …Пришли, — сказал Шура. — Вот здесь.

Они стояли на втором этаже, перед старой, видавшей виды дверью. Витя при всей своей сметливости усмотрел в слове «здесь» только лишь указание места. Шура же ясно видел сквозь это слово, как и сквозь закрытую дверь, серые в крапинку загадочные глаза — не то серьезные, не то смешливые, видел очень близко, как под микроскопом, ресницы (странно как они растут!) и губы, тоже не то строгие, не то улыбающиеся чуть-чуть; а над верхней, вон там, кажется, родинка… а может, лихорадка…

— Звоню? — сказал Витя. Он надавил кнопку.

Звонок был не такой, как прежде, а с переборами, словно мелодия из старинного музыкального ящика. Сменили, значит. Дверь открыла полная женщина.

— Господи, — сказала она. — Опять?.. Да мы уже все отдали. Нет у нас больше.

— Мы не за макулатурой, — сказал Витя. — Мы с Ниной в одном классе… Извините, Нина здесь живет? Здравствуйте…

— Нина! — крикнула женщина. — К тебе ребята… Не знаю чего… Проходите, что стоите?! — Она ушла на кухню.

В переднюю вышла Нина.

— Ой, Шура! — сказала она. — Ты зачем?.. Ой, и Витька тоже. Кто вас послал?

Этот вопрос они слышали сегодня столько раз, так он им надоел, что Шура не выдержал.

— Почему обязательно «послал»? — надменно сказал он. — У нас своя голова привинчена. И ноги тоже, между прочим. Никто не посылал. Сами пришли… В гости. Чай пить с вареньем.

— Мы пообедали уже, — растерянно сказала Нина. — Заходите.

— Да нет, мы по делу, — сказал Витя. — По тому самому.

— По какому?

— Насчет драмкружка, — сказал Шура. — Вернее, насчет Стеллы Максимовны. Забыла разве? Быстро забываешь… Нужно вот что… — У него появились вдруг в голосе какие-то властные, хозяйские интонации, словно пришел он домой с работы, а хозяйка забыла что-то важное сделать, и вот он выговаривает ей, журит слегка: мол, что же ты, милочка, нехорошо, не одобряю… такие вещи помнить надо, в нашем доме уж так заведено…

Конечно, заговорил он так не намеренно, сам не замечая, скорей всего просто от смущения, и, может, еще потому, что очень уж хотелось показать Вите, что он тут почти свой.

Однако Нинина мать, которая вновь появилась из кухни, не оценила ни Витину безупречную вежливость, ни Шурины укоризненные, но вполне дружелюбные напоминания. Она сказала:

— А вы, молодые люди, в чужой-то монастырь со своим уставом не ходили бы. Без вас знаем, как поступать: У вас-то своих дочерей покамест нет.

— Почему? — возразил Шура. — Не по поводу дочерей, а по поводу всего остального. — Мы ни во что и не вмешиваемся. Просто хотим, чтобы восторжествовала справедливость.

Сказал и поглядел на Нину.

Как ждал он сейчас если не восхищения своим поступком и тем, как умеет красиво излагать, то хотя бы сочувствия в ее серых глазах! Но в них было только удивление и недоумение. Однако это не остановило его. Он должен добиться — и добьется, чтобы эта женщина поступила так, как он скажет, — по справедливости, и тогда Нина поглядит на него по-другому: открыто и одобряюще… Даже с любовью…

— Вы, наверно, не понимаете, — сказал Шура, — ведь Стелла Максимовна может уйти… Ее могут уволить.

— Могут, и хорошо, — сказала женщина. — Раз такие безобразия творит.

— Какие же безобразия? — спросил Витя. — Что собирались у нее? Что же здесь особенного…

— А то особенное, — сказала Нинина мать. — Если все толковые учителя да руководители будут устраивать такое, разве нам уследить? За детьми за нашими?

— Да что устраивать-то?! — сказал Шура. — Кто вам наболтал? Как вы можете так говорить?

— Могу! — крикнула мать Нины. — Голос не поднимай! Вы мне не указ! Сегодня рюмка, завтра две… Знаем мы… Видали. В этом самом доме… Главное дело, агитировать пришли.

— Никто вас не агитирует, — сказал Шура. — Только если совесть у вас…

— Хватит вам, — сказала Нина. — Витя, хватит. Скажи ему.


Еще от автора Юрий Самуилович Хазанов
Случай с черепахой

Сборник рассказов советских писателей о собаках – верных друзьях человека. Авторы этой книги: М. Пришвин, К. Паустовский, В. Белов, Е. Верейская, Б. Емельянов, В. Дудинцев, И. Эренбург и др.


Знак Вирго

В книге рассказывается история главного героя, который сталкивается с различными проблемами и препятствиями на протяжении всего своего путешествия. По пути он встречает множество второстепенных персонажей, которые играют важные роли в истории. Благодаря опыту главного героя книга исследует такие темы, как любовь, потеря, надежда и стойкость. По мере того, как главный герой преодолевает свои трудности, он усваивает ценные уроки жизни и растет как личность.


Кап, иди сюда!

От автораМожет быть, вы читали книгу «Как я ездил в командировку»? Она про Саню Данилова, про то, что с ним происходило в школе, дома, во дворе, в горах Северного Кавказа, в пионерском лагере…В новой моей книге «Кап, иди сюда!» вы прочтёте о других событиях из жизни Сани Данилова — о том, как он обиделся на своего папу и чуть не побил рекорд Абебе Бекила, олимпийского чемпиона по марафону. Узнаете вы и о том, что хотели найти ребята в горах Дагестана; почему за Ахматом приезжала синяя машина с красной полосой; в кого превратился Витя всего на три минуты; как Димка стал храбрецом, и многое, многое другое.«Ну, а кто же такой Кап?» — спросите вы.Конечно, это лохматый чёрно-пегий пёс.


Кира-Кирюша, Вова и Кап

Сборник рассказов Ю. Хазанова о том, какие истории приключались с псом Капом, с Вовой, и с Кирой-Кирюшей.


Черняховского, 4-А

Продолжение романа «Лубянка, 23».От автора: Это 5-я часть моего затянувшегося «романа с собственной жизнью». Как и предыдущие четыре части, она может иметь вполне самостоятельное значение и уже самим своим появлением начисто опровергает забавную, однако не лишенную справедливости опечатку, появившуюся ещё в предшествующей 4-й части, где на странице 157 скептически настроенные работники типографии изменили всего одну букву, и, вместо слов «ваш покорный слуга», получилось «ваш покойный…» …Находясь в возрасте, который превосходит приличия и разумные пределы, я начал понимать, что вокруг меня появляются всё новые и новые поколения, для кого события и годы, о каких пишу, не намного ближе и понятней, чем время каких-нибудь Пунических войн между Римом и Карфагеном.


Горечь

Продолжение романа «Черняховского, 4-А».Это, вполне самостоятельное, повествование является, в то же время, 6-й частью моего «воспоминательного романа» — о себе и о нас.


Рекомендуем почитать
Великий Гэтсби. Главные романы эпохи джаза

В книге представлены 4 главных романа: от ранних произведений «По эту сторону рая» и «Прекрасные и обреченные», своеобразных манифестов молодежи «века джаза», до поздних признанных шедевров – «Великий Гэтсби», «Ночь нежна». «По эту сторону рая». История Эмори Блейна, молодого и амбициозного американца, способного пойти на многое ради достижения своих целей, стала олицетворением «века джаза», его чаяний и разочарований. Как сказал сам Фицджеральд – «автор должен писать для молодежи своего поколения, для критиков следующего и для профессоров всех последующих». «Прекрасные и проклятые».


Дж. Д. Сэлинджер

Читайте в одном томе: «Ловец на хлебном поле», «Девять рассказов», «Фрэнни и Зуи», «Потолок поднимайте, плотники. Симор. Вводный курс». Приоткрыть тайну Сэлинджера, понять истинную причину его исчезновения в зените славы помогут его знаменитые произведения, вошедшие в книгу.


Верность

В 1960 году Анне Броделе, известной латышской писательнице, исполнилось пятьдесят лет. Ее творческий путь начался в буржуазной Латвии 30-х годов. Вышедшая в переводе на русский язык повесть «Марта» воспроизводит обстановку тех лет, рассказывает о жизненном пути девушки-работницы, которую поиски справедливости приводят в революционное подполье. У писательницы острое чувство современности. В ее произведениях — будь то стихи, пьесы, рассказы — всегда чувствуется присутствие автора, который активно вмешивается в жизнь, умеет разглядеть в ней главное, ищет и находит правильные ответы на вопросы, выдвинутые действительностью. В романе «Верность» писательница приводит нас в латышскую деревню после XX съезда КПСС, знакомит с мужественными, убежденными, страстными людьми.


Mainstream

Что делать, если ты застала любимого мужчину в бане с проститутками? Пригласить в тот же номер мальчика по вызову. И посмотреть, как изменятся ваши отношения… Недавняя выпускница журфака Лиза Чайкина попала именно в такую ситуацию. Но не успела она вернуть свою первую школьную любовь, как в ее жизнь ворвался главный редактор популярной газеты. Стать очередной игрушкой опытного ловеласа или воспользоваться им? Соблазн велик, риск — тоже. И если любовь — игра, то все ли способы хороши, чтобы победить?


Некто Лукас

Сборник миниатюр «Некто Лукас» («Un tal Lucas») первым изданием вышел в Мадриде в 1979 году. Книга «Некто Лукас» является своеобразным продолжением «Историй хронопов и фамов», появившихся на свет в 1962 году. Ироничность, смеховая стихия, наивно-детский взгляд на мир, игра словами и ситуациями, краткость изложения, притчевая структура — характерные приметы обоих сборников. Как и в «Историях...», в этой книге — обилие кортасаровских неологизмов. В испаноязычных странах Лукас — фамилия самая обычная, «рядовая» (нечто вроде нашего: «Иванов, Петров, Сидоров»); кроме того — это испанская форма имени «Лука» (несомненно, напоминание о евангелисте Луке). По кортасаровской классификации, Лукас, безусловно, — самый что ни на есть настоящий хроноп.


Дитя да Винчи

Многие думают, что загадки великого Леонардо разгаданы, шедевры найдены, шифры взломаны… Отнюдь! Через четыре с лишним столетия после смерти великого художника, музыканта, писателя, изобретателя… в замке, где гений провел последние годы, живет мальчик Артур. Спит в кровати, на которой умер его кумир. Слышит его голос… Становится участником таинственных, пугающих, будоражащих ум, холодящих кровь событий, каждое из которых, так или иначе, оказывается еще одной тайной да Винчи. Гонзаг Сен-Бри, французский журналист, историк и романист, автор более 30 книг: романов, эссе, биографий.


Пермские чудеса

Это книга о писателях и художниках, о том, как раскрываются неизвестные доселе, важные моменты творческих биографий, как разыскивают исчезнувшие шедевры отечественной культуры. Читатели узнают, почему Екатерина II повелела уничтожить великолепное творение архитектора Баженова, кто автор превосходного портрета опального Полежаева и о многом другом. Василий Осокин — автор повестей и рассказов о Ломоносове и Викторе Васнецове, о памятниках искусства.Для среднего и старшего школьного возраста.


Тень Жар-птицы

Повесть написана и форме дневника. Это раздумья человека 16–17 лет на пороге взрослой жизни. Писательница раскрывает перед нами мир старшеклассников: тут и ожидание любви, и споры о выборе профессии, о мужской чести и женской гордости, и противоречивые отношения с родителями.


Рассказы о философах

Писатель А. Домбровский в небольших рассказах создал образы наиболее крупных представителей философской мысли: от Сократа и Платона до Маркса и Энгельса. Не выходя за границы достоверных фактов, в ряде случаев он прибегает к художественному вымыслу, давая возможность истории заговорить живым языком. Эта научно-художественная книга приобщит юного читателя к философии, способствуя формированию его мировоззрения.


Банан за чуткость

Эта книга — сплав прозы и публицистики, разговор с молодым читателем об острых, спорных проблемах жизни: о романтике и деньгах, о подвиге и хулиганстве, о доброте и равнодушии, о верных друзьях, о любви. Некоторые очерки — своего рода ответы на письма читателей. Их цель — не дать рецепт поведения, а вызвать читателей на размышление, «высечь мыслью ответную мысль».