Уитни, любимая - [9]

Уитни скрепя сердце повернулась к тетке.

– Я бы чувствовала себя гораздо лучше, – с сожалением пробормотала она, – если бы вы нашли для меня другую комнату не такую… скажем, не такую изысканную. – И, заметив изумленное лицо тетки, пояснила: – Дома каждый бы сказал вам, что мне стоит лишь пройти мимо чего-нибудь хрупкого, как это что-то мгновенно летит на пол.

Энн повернулась к слуге, сгибавшемуся под тяжестью сундука Уитни.

– Сюда, – сказала она, повелительно кивнув по направлению к великолепной голубой комнате.

– Потом не говорите, что я вас не предупредила, – вздохнула Уитни, снимая шляпку и осторожно присаживаясь на канапе. Жизнь в Париже, решила она, обещает быть восхитительной.

Нашествие визитеров началось три дня спустя, ровно в половине двенадцатого, с прибытия личной модистки Энн, сопровождаемой тремя улыбающимися портнихами, беспрестанно трещавшими о фасонах и тканях. Уитни была обмерена неоднократно и с головы до ног, пока у нее не осталось сил держаться на ногах. Но полчаса спустя девушке пришлось шагать из угла в угол с книгой на голове под критическим взглядом пухленькой женщины, которой тетя Энн доверила трудную задачу обучения Уитни некоему весьма туманному для последней предмету, называемому «этикетом».

– Я безобразно неуклюжа, мадам Фруссар, – смущенно краснея, пояснила Уитни, как только книга свалилась на пол в третий раз.

– Вовсе нет, – запротестовала мадам Фруссар, покачивая тщательно причесанной седовласой головкой. – Мадемуазель Стоун обладает природной грацией и превосходной осанкой. Но мадемуазель должна отучиться ходить так, словно участвует в скачках вместо лошади.

Учитель танцев, прибывший сразу после отъезда мадам Фруссар, закружил Уитни в воображаемом вальсе и вынес приговор:

– Вовсе не так безнадежна. Необходима лишь практика.

Наставник французского, появившийся к пятичасовому чаю, коротко объявил:

– Она может и меня многому поучить, леди Джилберт.

Несколько месяцев подряд мадам Фруссар приезжала пять раз в неделю на два часа, посвящая Уитни в тонкости этикета. Под ее неусыпным, неустанным наблюдением Уитни старалась, как могла, познать то, что помогло бы ей завоевать расположение Пола.

– Так чему ты выучилась у мадам Фруссар? – поинтересовался как-то за ужином дядя Эдвард.

На лице Уитни появилось застенчивое выражение.

– Мадам обучает меня ходить, а не скакать галопом, – выдавила она, ожидая услышать от дяди, что все это пустая трата времени, но вместо этого он одобрительно улыбнулся. Уитни ответила счастливой улыбкой. – Знаете, – пошутила она, – раньше я была уверена, будто все, что требуется для ходьбы, – пара сильных ног.

С того вечера оживленные рассказы Уитни о ее дневных трудах стали обязательным и веселым ритуалом за каждым ужином.

– Вы знали раньше, – спросила она как-то, – что существует настоящее искусство поворачиваться в придворном платье со шлейфом?

– Мой наряд никогда не доставлял мне столько хлопот, – усмехнулся лорд Джилберт.

– Ошибаетесь, – сообщила Уитни с притворным ужасом, – каждый мужчина подвергается опасности запутаться в шлейфе дамы и упасть!

Месяц спустя она опустилась в кресло и начала жеманно обмахиваться шелковым веером, кокетливо поглядывая поверх него.

– Тебе жарко, дорогая? – осведомился Эдвард, предвкушая новую забаву.

– Веер существует вовсе не для того, чтобы спасаться от жары, – сообщила Уитни, хлопая ресницами с преувеличенной наивностью, заставившей Энн разразиться смехом. – Это чтобы флиртовать. Кроме того, также необходимо чем-то занять руки. И бить по пальцам слишком навязчивых джентльменов.

Эдвард мгновенно стал серьезным.

– Каких именно навязчивых джентльменов? – грозно спросил он.

– Да никаких. Я пока здесь никого не знаю, – пожала плечами Уитни.

Сердце Энн наполнилось радостью при мысли о том, что племянница уже успела занять место в сердце Эдварда и ее собственном, место, которое могло принадлежать их собственной дочери.

Как-то вечером, за месяц до официального выхода Уитни в свет, Эдвард принес три приглашения в оперу. С рассчитанной небрежностью бросив их перед Уитни, он предложил, чтобы племянница, если, конечно, позволят занятия, сопровождала их в театр, в личную ложу посла.

Год назад Уитни закружилась бы в веселом танце, но теперь она слишком изменилась и поэтому, одарив дядю растроганной улыбкой, лишь ответила:

– Мне бы очень хотелось этого, дядя Эдвард.

Девушка в молчании сидела, пока Кларисса, бывшая горничная Сьюзен Стоун, а теперь камеристка и компаньонка Уитни, расчесывала ее густые волосы и укладывала локонами на затылке. Потом она встала, и Кларисса помогла ей надеть новое белое платье со светло-голубыми лентами, перекрещивающимися под грудью, и сборчатой юбкой. Ансамбль дополнял элегантный плащ в тон.

Уитни долго стояла перед зеркалом, глядя на свое отражение сияющими глазами, а потом нерешительно сделала глубокий придворный реверанс, склонив голову.

– Могу я представить мисс Уитни Стоун? – пробормотала она. – Признанную парижскую красавицу.

На улицы столицы опустился серый туман, в воздухе клубилась тонкая водяная пыль, и тротуары и мостовые блестели в лунном свете. Уитни поплотнее закуталась в атласный плащ, с удовольствием ощущая подбородком шелковистую ткань. Девушка неотрывно смотрела в окно на прохожих, спешащих куда-то по широким, залитым дождем тротуарам.