Уинтер-Энд - [44]

— Как ты догадался, что потребуется именно красное? — спрашивает она, заглядывая в духовку. Оттуда вырываются ароматы розмарина и чеснока.

— Ну, вообще-то я едва не купил и белое тоже, но решил, что ты подумаешь, будто я склонен к излишествам. Что там, в духовке?

— Жареный барашек по-итальянски. Ты ведь любишь баранину, правда?

— Люблю, — отвечаю я. — А запах какой!

Мы выпиваем по бокалу вина, болтаем о том о сем — разговор наш начинается с того места, на котором мы прервали его вчера. Я замечаю в сушилке кофейную чашку с эмблемой «Патриотов».

— Не знал, что ты поклонница футбола, — говорю я.

— А, ты о чашке. Не такая уж и поклонница. Чашку мне подарили. А ты любишь футбол?

— Расследовал как-то раз дело, связанное с обслуживающим персоналом бостонской команды, и получил за это пару дармовых билетов. Но до конца игры досидеть не смог.

Джемма протягивает мне тарелки, вглядывается в мое лицо, — похоже, ее насторожила резкость, с которой я произнес последнюю фразу.

— Все-таки, — говорит она, — иметь в послужном списке такое расследование, наверное, хорошо. В Бостоне оно, должно быть, получило широкую огласку.

— Широкая огласка — это не такая уж и радость. Чертовы репортеры. — Я рассказываю о моем разговоре с малым из «Бангор дейли ньюс», о намеке, который он себе позволил. От одной только мысли о нем я закипаю, меня бросает в жар, кожу начинает покалывать, точно иголочками. — Фактически он сказал, что я не выдерживаю напряжения и, того и гляди, сломаюсь. Сукин сын!

— Такая у него работа. Да не так уж и много он сказал.

— Ну, сейчас оно, может, так и выглядит, но в ту минуту ощущалось совсем иначе. Сволочь!

Джемма пожимает плечами, резкая смена моего настроения явно удивляет ее.

— Скорее всего, он не имел в виду ничего дурного.

— По-моему, они просто не понимают, что это такое! — Я, уже утратив способность сдерживать гнев, едва не срываюсь на крик. — Я по нескольку часов кряду общался с психопатом. После приезда сюда я тратил все свободное время на чтение полицейских рапортов и отчетов. Затем мой подозреваемый сбегает прямо у них из-под носа, и все они смотрят на меня так, точно это моя вина. И не устают повторять, что я, похоже, сломался. Если бы они не грызли мне спину и оставили, к чертям собачьим, в покое, все было бы хорошо.

— Они просто встревожены. А ты выглядишь немного…

— Немного что? И ты начинаешь петь ту же песню? Вот и Дейл приставал сегодня ко мне, твердил, что мне не стоит принимать лекарства. Как будто он что-нибудь в этом понимает!

Взгляд Джеммы становится растерянным:

— Алекс, что с тобой? Я всего лишь сказала, что мне тревожно за тебя. Прости, если тебе это неприятно.

— Тревожно за меня? Это почему же? Ты думаешь, со мной что-то неладно? Встаешь на их сторону, так, что ли?

— Вообще-то да, — отвечает Джемма. — Слышал бы ты себя сейчас!

— А, тебе не нравится то, что я говорю?

— Мне не нравится, как ты это говоришь! — быстро-быстро моргая, отвечает она.

Я вижу, что она озадачена и испугана, но мне на это уже наплевать.

— А как, по-твоему, я должен говорить? Покажи, я послушаю, — рычу я.

— Алекс, перестань.

— Перестать? Да, конечно, почему бы и нет? Перестать тревожить тебя, чтобы ты перестала меня доставать. Хватит с меня твоей чуткости и заботы! Спасибо за прекрасный вечер! Всего наилучшего!

С этими словами я вылетаю из ее дома, оставив позади сбитую с толку женщину со слезами на глазах, женщину, которую я обидел до глубины души, уж в этом я нисколько не сомневаюсь. Когда я добегаю до конца подъездной дорожки, приступ безумия заканчивается. Я прислоняюсь к машине, утыкаюсь лбом в ее крышу и пытаюсь понять, что за чертовщина на меня накатила. Мне следует вернуться в дом и извиниться. Но поверит ли она в искренность моих извинений? И кому от них станет легче?

Я забираюсь в машину, сообразив при этом, что моя куртка осталась висеть в прихожей Джеммы. На мне одна лишь рубашка с короткими рукавами, мне холодно, но, пожалуй, это самое малое, чего я заслуживаю. Я бросаю последний взгляд на ее дом, включаю мотор и уезжаю.

К одиннадцати я успеваю не только вернуться в Уинтерс-Энд, но и бросить машину у отеля и сейчас нахожусь в баре «У Ларри» на северной окраине города — это излюбленное место дальнобойщиков и рабочих, отправляющихся на заготовку леса. Я провел здесь уже два часа, понемногу напиваясь, пытаясь смыть спиртным то, что вызвало эту бурю у Джеммы. И мне захотелось поиграть в бильярд, вдруг это позволит умерить мою агрессивность. И захотелось подраться с парой дальнобойщиков, чтобы они вышибли из меня дух вместе со всякой дрянью.

Первый и второй шаги успешно завершены. К осуществлению третьего я приступаю, когда, вернувшись из уборной, вижу, что мой табурет у стойки бара занял здоровенный, потный мужик в клетчатой рубашке и джинсах, в штанины которых легко вошло бы по дереву. Позже я сообразил, что мог бы выбрать в качестве вступительной реплики нечто более тактичное:

— Убери задницу с моего табурета.

Мог бы, да не выбрал.

Мужик медленно поворачивается, чтобы взглянуть на меня. Темные волосы, редеющие на висках. Потные, покрытые щетиной щеки, свисающие по сторонам от подбородка. Им вторит, свисая поверх поясного ремня, живот.