Уинстон Черчилль. Против течения. Оратор. Историк. Публицист. 1929-1939 - [277]

.

Крестный поход Черчилля объяснялся тем, что в «концепции тоталитарного государства» он видел «угрозы и вызовы всем общечеловеческим ценностям». «На протяжении веков нас учили воспринимать свободу, как самую драгоценную вещь, — писал Черчилль в одной из своих статей в августе 1934 года. — А цель новых философий для их последователей и жертв — универсальное рабство»[2347].

После анализа ситуации в Германии и других европейских странах, ставших жертвой диктатуры, Черчилль переходит к ответу на ранее заданный вопрос, почему эта форма правления является неприемлемой. И ключевым в его ответе является цена, связанная с лишением свободы — «свободы мысли, свободы слова, свободы вероисповедания, свободы передвижения и свободы печати»[2348], — которая слишком высока[2349]. Почему? Потому что нарушается фундаментальный для Черчилля принцип государственного устройства: «правительство служит народу, а не народ — правительству»[2350], государство «защищает и охраняет права своих граждан», в том числе от «амбиций, жадности, злобы и прихотей правителей»[2351], государство дает народу «право голоса в делах управления своей страной и право прибегать к защите закона даже против самого государства»[2352]. Иначе какой смысл в парламенте, если он не является «местом, где озвучиваются честные заявления»? Какой «смысл направлять депутатов» в палату общин, если они «говорят только то, что популярно сегодня» и «громко приветствуют любую пошлость министров»? — вопрошает Черчилль[2353], по мнению которого парламент был создан «не только для принятия хороших законов, но и предотвращения плохих»[2354].

Наблюдая за той ямой, в которую Европа самовольно загнала себя, он не мог не поражаться, как «возрождение единоличной власти» стало возможно «после всех веков исторического опыта и прогресса»[2355]. В его представлении, диктатура является призраком «из тьмы Средневековья» с его «расовыми гонениями, религиозной нетерпимостью, подавлением свободы слова, представлением о гражданине, как о простейшей, бездушной частице государства»[2356]. Но в свете дня призракам нет места. Так и диктатура — это «слепое, жалкое, фетишистское поклонение одному человеку», по своей сути — «довольно примитивный общественный строй», не более чем «переходное явление»[2357]. И те, кто дорвался до власти, узурпировал власть и превратил самих себя во власть, «разрушив жизни миллионов ради достижения своих планов»[2358], в понимании Черчилля — временщики. Еще в октябре 1937 года он выразит надежду, что все диктаторы современности «исчезнут так же, как в прошлом исчезали другие омерзительные создания»[2359].

Эта надежда выражала текущее мнение о текущей ситуации. Но Черчилль мыслил не только категориями сегодняшнего дня, его проблем, вызовов и опасностей. Он всегда симпатизировал индуктивному методу, приподнимая современные события и обобщая их до вневременного уровня. Так, проведя анализ деятельности современных ему государственных деятелей, он сделал ряд общих заключений, некоторые из которых не вселяли оптимизма.

Первый вывод состоит в том, что для попавших под пяту железного сапога диктатуры государств характерен низкий социально-экономический уровень населения[2360]. Это связано с тем, что основные средства, идеи и ресурсы, которые могли бы пойти на повышение общего благосостояния и социальную защищенность, «жертвуются» на укрепление армии, флота и авиации, необходимые для поддержания диктатуры[2361]. Подобное поведение может вызывать брожения и роптания, но на этот случай у тиранов есть большой набор инструментов для подавления. Причем чем они хуже, тем для правителей лучше. «Основанную на терроре систему управления всегда можно укрепить беспощадным и успешным утверждением ее власти», — признает Черчилль[2362]. Но особенность карательных методов заключается в том, что стращание и истребление, несмотря на всю свою аморальность, далеко не безграничны в возможностях. И порой нередко приходится обращаться к другому рецепту. Когда заходит речь о долговременном тушении пожара недовольства, то одним из наиболее популярных у диктаторов средств решения экономических, как, впрочем, и других внутриполитических проблем, становится быстрое и успешное проведение военных операций. В марте 1936 года, выступая на заседании внешнеполитического комитета консерваторов-заднескамеечников, Черчилль отметит «исчерпание бюджета Германии», которое по его прогнозам «очень скоро» должно было поставить руководство НСДАП перед выбором «между финансово-экономическим крахом и войной; последняя обязательно будет иметь своей целью онемечивание всей Европы под властью нацистов»[2363]. Черчилль повторит свою мысль на следующий месяц, написав в одной из статей для Evening Standard: «Финансовое и экономическое давление в самой Германии достигает такого напряжения, что правительству герра Гитлера довольно скоро останется лишь выбирать между внутренним и внешним взрывом»[2364]. Еще через год он вновь напомнит читателям Evening Standard, что время подталкивает узурпаторов к агрессии: «Диктаторы скачут взад-вперед на тиграх